Привалень еще какое-то время простоял под сосной, не в силах сдвинуться с места. Его била крупная дрожь, ноги дрожали и подгибались, внутри болталась холодная пустота. Привалень судорожно сглатывал, стараясь подавить тошноту, схватил горсть снега, но глянул на растерзанную лошадь и даже снега не смог проглотить. Истерзанная туша в лужах крови, опрокинутые сани с рваными постромками, выброшенный на снег бочонок груздей, растрепанная волчья шкура – все это казалось диким ужасным сном.
Где-то в лесу скакнула белка, на снег упал сучок. Его легкий треск словно разбудил Приваленя. Преисполнившись ужасом от мысли, что волки непременно вернутся к оставленной добыче, он подобрал со снега свой топор и бросился бежать по дороге, скользя и спотыкаясь в обтаявших колеях. Он даже не подумал о том, что вернуться к Овсянникам гораздо ближе, им владело одно безотчетное стремление – скорее домой.
Почти за полночь взмокший и едва стоящий на ногах Привалень добрался наконец до займища. Моховики уже закрыли ворота, думая, что он и на вторую ночь остался у сестры. Услышав стук, чуть не все родовичи выскочили на двор. Напуганные событиями начала зимы, они от всего теперь ждали бед. Увидев Приваленя, женщины подняли крик, мужчины наперебой расспрашивали, слыша в ответ пугающее, до тоски знакомое: «Оборотень!»
Не сразу Привалень пришел в себя и сумел рассказать, что с ним случилось. Вся изба полна была родовичами, слышались возгласы, жена Приваленя, Навыка, причитала о погибшей лошади.
– Вот как – старого волка Овсянники завалили, а «старуха», выходит, нового себе нашла! – рассуждали мужчины. – Видно, одинец какой к ней пристал.
– Да откуда же такой смелый выискался? Чтобы светлым днем на человека кидаться?
– Оборотень он, оборотень! – твердил Привалень, крепко сжимая в ладонях чарку с горячим медом, которую поднесла ему жена. Когда он пил, зубы его стучали о край чарки, и только теперь, дома, его разбирала настоящая жуть при воспоминании о том, что он пережил. – И как я только жив остался? Чуры уберегли, спасибо им! Оборотень, верно вам говорю! Глаза-то прямо человечьи – как он глянул, у меня чуть не дух вон!
При этих словах Малинка, сидевшая в дальнем углу у печки, вдруг вскинула голову и прислушалась. До этого мгновения она оставалась почти равнодушной ко всеобщему волнению, но это никого не удивляло. С далекого дня своей свадьбы она сильно изменилась. Вот уже полгода прошло с того вечера, который Малинка когда-то ждала с такой радостью и нетерпением и который потом вспоминала с таким страхом и тоской. Он помнился ей так ясно, словно все это было вчера. Вечер, который должен был сделать ее счастливой женой и подарить ей новый род, внезапно отнял все: жениха, братьев, даже ее саму. Любовь сестры Милавы помогла ей вернуть человеческий облик, но и сбросив волчью шкуру, Малинка не стала такой, как была прежде. Страх звериного мира не оставлял ее, нестерпимо томила разлука с Быстрецом. Злая ворожба Князя Волков настигла и разлучила их на самой грани, они были больше чем жених и невеста, но меньше чем муж и жена. Малинке казалось, что она разорвана пополам – между девушками и женами, между человеческим миром и звериным, а часть ее самой ушла вместе с Быстрецом. Отчетливо помня мучения, пережитые в волчьем облике, Малинка продолжала испытывать их и сейчас – за Быстреца, который так и остался волком, затерялся в дремучих далеких лесах. Для Малинки больше не было покоя, не было радости. Родные не могли по целым дням добиться от нее слова, она как будто забыла сестер и братьев, за зиму ни разу не пошла в беседу на посиделки. Если она и бралась за работу по дому, то все делала вяло, без прилежания – как в неволе, для чужих. Родовичи боялись подступаться к ней близко, не раз звали Елову снять порчу, но все усилия ведуньи не помогали. Вернуть прежнюю Малинку мог только Быстрец. Заслышав вдали волчий вой, Малинка даже ночью просыпалась и садилась на лавке. Ей хотелось бежать куда-то прямо сейчас – а вдруг это Быстрец зовет ее?
– Что ты сказал, батюшка? – проговорила она из угла. – Оборотень? Волк с человечьими глазами?
– Вот-вот, с человечьими! – подтвердил Привалень, даже удивившись, что дочь опять заговорила. – Как глянул – меня в пот бросило. Оборотень, чтоб мне света не видать!
– А может, это он? – Разволновавшись, Малинка оставила свое место и подошла к отцу, заправляя за ухо прядь волос.
Пальцы ее дрожали, в глазах появился блеск. Глянув ей в лицо, Привалень опять содрогнулся и чуть не призвал чуров на родную дочь. В этот миг она показалась ему страшной – в ее лице, в лихорадочно блестящих глазах был тот же пугающий и чужой звериный мир, до сих пор державший ее в плену.
– Это он, Быстрец! – говорила Малинка, удивляя родичей оживлением в лице, какого у нее не видали уже почти полгода, и тревожа странным блеском в глазах, дрожью губ, подергиванием бровей. – Я пойду туда! – вдруг вскрикнула она и шагнула к двери. Женщины удержали ее, она пыталась освободиться из их рук. – Это он, он! – твердила Малинка. – Пустите меня! Мне нужно его найти!
Женщины переглядывались в испуге – в эти мгновения Малинка казалась совсем безумной. Но слова ее многих заставили вспомнить о своих, невольных оборотнях – Лисогорах и младшем сыне Приваленя.
– Может, и правда? – заговорили сначала женщины, а за ними и мужики. – Может, правда кто из наших?
– Может, Липень? – снова разволновалась Навыка и запричитала, утирая глаза концом убруса: – Ой, сыночек мой милый, где же ты зверем голодным и холодным скитаешься? За что же нас так боги наказали? Когда же ты к дому родному воротишься?
– Да ну вас, сороки глупые! – Подумав, Прапруд нахмурился и махнул рукой. – Сырость только разводите! Был бы Липень – да разве бы стал он отца родного до смерти пугать? Лошадь сожрал бы разве? Нет, не наш это оборотень! Чужой!
– Да не он, не Быстрец! – убеждал внучку Взимок. – Ведь он в жены волчицу взял! А твой тебя помнил бы! Не ходи, пропадешь!
– Скоро все пойдем туда! – подхватил Прапруд, жалея племянницу. – Все пойдем завтра утром да глянем, что за волки такие!
Наутро мужчины-Моховики отправились в лес. От лошадиной туши осталось несколько обглоданных костей – за ночь волки разорвали тушу на части и унесли с собой. Два лучших ловца Моховиков взялись проследить путь хищников, а прочие потащили сани домой.
Ловцы вернулись уже перед сумерками. Родовичи заперли за ними ворота и повели в беседу, где собрались все мужчины в ожидании вестей. Мальчишки и подростки тоже набились в углы и в сени, и никто не заметил, как через тын в дальнем, затененном углу займища бесшумно перелетела темная фигура зверя. Сильный молодой волк с черными подпалинами на боках припал к земле, чутко прислушиваясь поднятыми ушами. Было безветренно, и ни одна из собак не учуяла его. Поднявшись, волк бесшумно подкрался к одному из окошек беседы. Заслонка была отволочена, чтобы пропустить в душную избу немного воздуха, из-под нее тянулся серый березовый дым. Но запах дыма не отпугнул хищника, как не пугала его и близость людей. Усевшись в тень дома, где его и с двух шагов не различил бы человеческий глаз, он поднял к окошку морду с настороженно поднятыми ушами.
