Синдром Стендаля получил название по эпизоду из жизни французского писателя (1783–1842), испытавшего эмоциональное потрясение во время путешествия в Италию в 1817 году.
При посещении церкви Санта-Кроче во Флоренции, колыбели искусства Возрождения, Стендаль попросил впустить его в часовню Никколини, где увидел работу «Сошествие Христа в ад» художника Бронзино.
У него началось сильное сердцебиение, из глаз полились слезы, закружилась голова, он потерял равновесие.
Сев на скамейку, он попытался прийти в себя, читая стихи, но стало только хуже, потому что поэзия, по его собственному признанию, усугубила его волнение, добавив к красоте живописи красоту литературы.
Писатель захворал и слег.
Позднее он записал: «Я был как бы в экстазе».
Спустя 40 лет английская писательница Вернон Ли схожим образом прореагировала на «Весну» Боттичелли: «Произведение искусства завладело мной, я испытала оргазм».
В 1979 году итальянский психиатр Грациелла Магерини написала, что в общей сложности у двухсот туристов, посещавших Флоренцию, наблюдался синдром Стендаля.
Она отмечает, что люди испытывают потрясение от глубины произведения и гениальности его создателя и впадают в транс, проявляющийся у одних просто головокружением, а у других настоящим истерическим приступом.
Самыми частыми симптомами этих переживаний являются: потливость ладоней, участившееся дыхание, нарушение зрения, рвота, приступы бреда, а затем длительная бессонница.
57. По воле волн
Думаю, уже при нашем рождении где-то записано, кем нам суждено стать. Все, происходящее с нами в дальнейшем, только уточняет траекторию, предопределенную еще до первого нашего вздоха.
Стоит забыть об этом законе, как он напоминает о себе, когда и где пожелает, подбрасывая то грезы, то приметы, то заставляя говорить наш внутренний голос.
Вот и меня кольнуло, причем пребольно.
Какое точное ощущение!
Когда я все же поднимаю веки, храм Бубастис испаряется, зато рядом с Пифагором я вижу Анжело.
Снова у меня лапы с когтями, снова гибкая спина, пропали груди, одежда, украшения, сандалии.
Что со мной?!
Прежде мне и в голову не приходило, как сильно может потрясти искусство.
Эта скульптура из черного камня послужила мостиком, перекинутым к той, кем я была пять тысяч лет назад. Я отряхиваюсь. Не знаю, долго ли продолжалось мое забытье. Уверена, что долго.
Сын лижет мне морду – уверен, умница, что я жива. Для меня тоже облегчение видеть его живым. Я отталкиваю его лапой, чтобы он перестал слюнявить мне морду, обвожу взглядом знакомые лица и убеждаюсь, что обстановка изменилась.
Вместо стен музея передо мной ряды кресел, толстое стекло, и вид, открывающийся сквозь него, медленно изменяется.
– Тебе полегчало? – спрашивает меня сиамец.
– Где мы?
– На речном трамвайчике, – рапортует Пифагор. – Ты напугала нас своим обмороком, но у тебя билось сердце, поэтому мы решили, что это простое забытье, вызванное, вероятно, сильными эмоциями, и взяли тебя с собой. К нам прилетел Шампольон с известием, что в отделе Древнего Рима прячутся выжившие.
– Это я увидел птицу и догадался, что она появилась не просто так! – встревает Анжело, не изживший свою привычку лезть вперед в уверенности, что это он – причина всех интересных событий.
– Все вместе мы добрались до берега реки и погрузились на единственный речной трамвайчик, в котором имелся запас горючего, – добавляет Эсмеральда.
Надо же, и она здесь.
– Что такое речной трамвайчик?
– Кораблик с прозрачной крышей, такие возили по реке сотни туристов. На нем поместились все мы.
Кроме окруживших меня кошек, я узнаю Романа, стоящего у штурвала. Рядом с ним Натали. Моя служанка уделяет мне все меньше внимания. В любой другой ситуации я сочла бы это неприемлемым, но сейчас не обижаюсь, говоря себе, что если она развивает отношения с мужчиной, которого выбрала, то ее можно простить.
Пифагор касается своим носом моего.
– Трамвайчик когда-то был еще и плавучим рестораном, мы нашли на борту консервы и накормили голодных.
Я вижу справа от себя тарелки с какой-то коричневой едой, которой утоляют голод кошки и люди, которых я помню по острову Сите.
– Сколько всего выживших?
– Сто девяносто три кошки и шестнадцать молодых людей, – докладывает Пифагор, обожающий точность.
Я с облегчением перевожу дух. Мы живы и быстро плывем по реке, удаляясь от острова, не ставшего ни раем, ни даже убежищем.
Я внимательно разглядываю всех вокруг. Все юнцы худы, бледны, никто не избежал ран. Кошки поголовно взъерошены, хвосты висят, ребра торчат, носы сухие, взгляд встревоженный. Многие ободраны – значит, они выдержали бой с крысами.
Вот они, последние выжившие из коммуны утопистов на острове Сите.
Анжело колотит лихорадка. Такому молодому коту вредно видеть столько насилия. Наверное, у него психологическая травма. Правда, вид у него по-прежнему дерзкий и заносчивый, можно даже подумать, что он пытается играть мою роль. Не беда, в кризисные моменты не вредно мнить себя значительной персоной.
Я продолжаю допытываться:
– Груз из фургона цел?
– Да, пока ты лежала без чувств, Роман организовал перенос на кораблик всего необходимого для строительства изгороди и дирижабля.
Пифагор указывает кончиком – в сторону накрытой брезентом горы из предметов самых разных размеров.
– Теперь у нас есть все необходимое для обороны и для бегства, – добавляет Эсмеральда.
Роман молодец, он все делает правильно.
– Что же случилось со мной? – не могу не спросить я. – В чем причина обморока?
– Наверное, ты стала жертвой синдрома Стендаля: это когда произведение искусства, будь то картина, музыка, скульптура, воздействует так сильно, что это приводит к потере сознания. Я читал об этом в ЭАОЗР, – объясняет сиамец, использующий любую возможность, чтобы продемонстрировать свою эрудицию.
