В левой руке я так и стискивал бритву и потому не удержался, рухнул на козлы животом, пребольно шибанулся о доски, но уж в них вцепился намертво, не позволил стянуть себя на землю. Оглянулся, лягнул свободной ногой и не попал – невесть откуда взявшийся Денис и не пытался побороть меня, он просто воспользовался оказией сбить рывок, чтобы задержать и первым скрыться от обстрела за бетонным забором.
Заскочив на козлы, Афганец пребольно отдавил мне правую руку, я в отместку резанул его бритвой между штаниной и кроссовкой. Метил по сухожилию и попал, да ещё с натугой протянул острейший клинок. Денис взвыл и всё же перевалился через ограду, исчез на той стороне.
Я вполз на козлы, ухватился за край бетонной плиты и перебросил себя через неё. Меня крутануло, но каким-то чудом пальцы не соскользнули и получилось не завалиться на бок, а приземлиться на ноги. И тут же хлестанули по ограде пули!
Денис оторвался уже метров на десять, он то прыгал на здоровой ноге, то пытался бежать, подволакивая левую ступню, а следом тянулась дорожка из пятен крови. Жёсткое приземление отозвалось в моей голове вспышкой пронзительной боли, и начал я разбег через силу, с трудом делая каждый шаг, но всё же ускорился, нагнал Афганца и толчком в спину сбил его на землю. Увернулся от протянутой руки и припустил к ближайшему цеху, спеша укрыться за ним, прежде чем заберётся на малярные козлы и откроет огонь автоматчик.
Почти успел. Хлопок прокатился над территорией завода, когда до укрытия оставалось не больше трёх-четырёх шагов. Послышался вскрик Дениса, сразу ударил второй одиночный выстрел; вновь не по мне! А потом я в падении залетел за угол цеха, покатился кубарем и в изнеможении скорчился на земле. Тут же вырвало, голову заполнила непроглядная серость. Серость и звон. Да ещё откуда-то доносился вой сирен.
Я поднялся на одной колено, упёрся рукой в стену, с трудом выпрямился и заковылял к соседнему проезду, который с позиции автоматчика уже не простреливался. Повернул на него, ускорил шаг, а где-то позади всё громче и громче завывали сирены. Потом донеслись выстрелы; захлопали пистолеты, прогрохотал автомат.
Как-то быстро менты прикатили. Но – плевать! Бежать!
12|07|1992
вечер
Цеха кругом стояли сплошь закрытые, и я шёл по заводской территории, время от времени переходя на бег трусцой, минут пять или даже десять, прежде чем потянулись бетонные коробки корпусов, в которых велись какие-то работы, а в проездах меж ними начали попадаться рабочие.
Задержался лишь у фонтанчика с питьевой водой. Сделал несколько жадных глотков, прополоскал рот да худо-бедно оттёр с лица и рук кровь и поспешил дальше. А мог бы и не терять времени попусту – просто думал, что придётся искать телефон на проходной, но углядел обычный аппарат. Вызванивать Козлова не стал отнюдь не только из-за отсутствия двухкопеечных монет – просто доверия оперу не оставалось ни на грош, вот сразу и набрал «ноль-два». Протараторил сообщение о том, что в квартиру по такому-то такому адресу вломились двое грабителей, и повесил трубку.
Больше я ничего для Алёны сделать уже не мог.
Выйти на улицу особой сложности не составило. Наверное, ещё год-два назад меня тормознула бы вневедомственная охрана, а так подчистил спортивный костюм у всё того же фонтанчика, прибился к оживлённой компании и спокойно прошёл через вертушку. Документы проверяли только у тех, кто хотел попасть на территорию завода.
Неподалёку от проходной располагалась остановка троллейбуса, туда я и поспешил, но в итоге поймал попутку. Амортизаторы у потрёпанной «таврии» пребывали в столь паскудном состоянии, что ощущались все выбоины и ямы в асфальте, к концу поездки это едва не довело до исступления. Голова раскалывалась, скула нестерпимо ныла, губы в уголке рта распухли и сочились сукровицей. А тут ещё – толчки. Думал, сдохну.
Выбравшись из автомобиля, я едва не уселся на асфальт, ладно хоть ещё сумел на подгибающихся ногах дойти до лавочки, плюхнулся на неё и часто-часто задышал, прогоняя дурноту. Потом склонился над бетонной урной, и меня вырвало водой и желудочным соком с явственной примесью крови. Дожидавшиеся транспорта сограждане сделали вид, будто ничего необычного не происходит.
Немного погодя головокружение отпустило, тогда я поплёлся к дому, где на съёмной квартире жила Алёна. Что дело неладно, понял сразу, как только зашёл во двор. У подъезда стояло два «уазика» в милицейской раскраске и несколько автомобилей без оной: чёрная «волга» и пара потрёпанного вида «жигулей». Тут же замерла карета скорой помощи, а дверь караулили бойцы ОМОНа в полной боевой выкладке.
Толпившиеся во дворе зеваки проскочить мимо них не порывались, глазели и шушукались промеж собой, да ещё постоянно кто-то подходил от соседних домов. А потом из подъезда вынесли носилки. Носилки с телом, укрытым белой простынёй.
Все наперебой загалдели, а у меня закололо сердце. Вроде, ничего особого нас с Алёной и не связывало, но жалко дурёху и всё тут. Козлов как в воду глядел, когда…
Носилки с телом начали поднимать в машину скорой помощи, простыня задралась и стали видны мужские ботинки. Вынесли из дома точно не тело Алёны, и это заставило взглянуть на ситуацию по-новому.
Козлов! Козлов собирался заехать сегодня к Алёне и взять показания!
Так это опер отправился в морг или он отправил туда кого-то из людей Мальцева?
Я попытался припомнить, во что были обуты Вадим и Михалыч, не смог и спросил у похмельного вида забулдыги в майке и трико с вытянутыми коленями:
– Что тут стряслось-то?
– Стреляли, – ответил тот с лаконичностью известного киногероя.
Продолжить расспросы я не успел: из дома повалили менты, кто в форме, кто в штатском. Козлова и двух его оперов среди них не оказалось, узнал лишь мордатого майора-следователя, приезжавшего на взрыв «девяносто девятой» у кафетерия. Все быстро погрузились в машины и уехали, у подъезда остались стоять только один из «уазиков» и белые «жигули».
Омоновцы с крыльца тоже не ушли, и я направился в соседний подъезд, поднялся на второй этаж и очутился в общем коридоре. Дверь квартиры Алёны стояла распахнутой настежь, рядом скучал милиционер со свисавшим с плеча автоматом. Он как раз закуривал и потому среагировал на моё появление с опозданием.
– Куда прёшь? Не наследи!
Только тут я заметил кровь на полу и смазанный отпечаток ладони на стене у лестницы, бурые потёки на широких перилах и точёных балясинах деревянного ограждения.
– Не наслежу, – ответил я, будто тут и там пол не пестрел отпечатками разных подошв. Перешагнул через самые броские из них, попутно заглянул в квартиру и обнаружил, что за кухонным столом разместился капитан Козлов.
Сидел старший оперуполномоченный как-то скособоченно, из-под надетого на голое тело пиджака проглядывали бинты. Лицо выглядело бледным и осунувшимся.
– Лучше бы двенадцать огнестрельных ран… – задумчиво пробормотал я, припомнив текст привязавшейся песенки о капитане Каталкине.
