Книга Бумеранги - Ольга Вечная

Пишу в блокноте: «Опасность никуда не делась. Скорее бы добраться до Малики».

- А потом что?

«Думаю сгонять домой. Во Фьелль. Повидать дядю. Возможно, к нему обращались с вопросами о составе эликсира». Ничего умнее в голову не приходит.

- С Элен?

«Если она захочет».

- Захочет. Куда она теперь от тебя денется?

«С кем ты переписываешься? Просили же отключить интернет».

- Он отключен, Раза. Это я так. Неважно. Считай, что сам с собой.

***

Сразу после приземления Рок направляется снимать гостиницу, в которой намерен «плескаться и купаться часами напролет», отмываясь от последних дней этой несправедливой жизни «под забором». Кристину должны будут вскоре встретить в аэропорту родители и отвезти домой, а я решаю прогуляться по торговому центру, в который к назначенному времени мне обещали привести Эльку.

В этом городе он единственный, точно такой же, как и во всех других городах страны. Те же отделы с одеждой, обувью и книгами, те же рекламные баннеры. Будто и не уезжал никуда. Перемещения людей между торговыми лавками.Имеет ли вообще значение, в какой части света находимся? Или важнее - с кем?

Занимаю один из столиков в самом темном, что нашел, кафе, заказываю черный без сахара и начинаю убивать время.

Третий час сижу, должно было бы наскучить ожидание, а нет. Вместо этого хочется как можно дальше отодвинуть момент икс.

Скоро она придет, выслушает меня и поймет, что на самом деле я из себя представляю. В прошлом сектант, непредсказуемый подросток; один из четырех выживших в настоящем. Нас готовили к смерти умело, годами промывая мозги. Мы велись, надеялись и мечтали. Жаждали того, что с нами делали. Господи, в каком же дерьме мы увязали, радуясь.

Рок не хочет слышать мой голос. Вернее не «не хочет», а физически не может, он годами слышал его в игре. Рок заточен выполнять приказы, им отдаваемые. Лишь единожды ослушался. А Ракель - ни разу.

Я говорил без остановки, так много говорил когда-то раньше. Больше всех из братства. На писанину элементарно не хватало времени. Числовые команды озвучивал тоже я. Дядя присылал сообщение с кодом на мою почту, и я произносил его в микрофон.

2.13.

3.40…

Что если она не захочет даже видеть меня? Попытается забыть. Будет жить как прежде, ненавидя наши общие воспоминания, а ведь их накопилось так много. За каких-то пару месяцев, да?

Я обрадовался и испугался одновременно, когда увидел в ящике письмо с «4.04. Пора». Сердце забилось, адреналин подтолкнул к краю. Растерялся сначала, переспросил: «Точно?». Дядя позвонил и не без раздражения в голосе заверил: «Да, Раза. Скорее». Приказы не обсуждаются, их исполняют безоговорочно, или тебя вышвыривают из команды. Ослушаться нельзя. В противном случае останешься один за стенами «Данте». Один.

Мешкая, толкнул ребятам мини-речь на пару предложений, заверил, как сильно они мне дороги, а потом отдал приказ.

«Четыре ноль четыре».

Ни один не переспросил.

Ярлычки в игре и аське начали гаснуть. Наверное, в глубине души я всегда понимал, что игра не должна выходить за некую незримую грань, именуемую здравым смыслом. У людей должен быть собственный стоп-кран, который они непременно дернут, когда увидят что-то неправильное. Когда их побуждают делать нечто неправильное. Я обзванивал всех снова и снова. Снова и снова. Никогда в жизни мне не было так страшно. Дядя не отвечал. Никто мне не отвечал. Только тогда я действительно понял, что натворил.

Игра перестала быть игрой. Игроки умерли. Играть стало некому.

Я надеялся, что через пару часов все вернутся и скажут, что не смогли. Или яд не подействовал. Что это была какая-то проверка, шутка. Но никто не вернулся. Остался только Рок. Рен и Реми напутали с препаратами, которые достал для нас дядя и которые мы бережно хранили в комнатах под полом, на чердаке, в матрасе. Этих двоих откачали, но едва они пришли в себя и получили доступ к телефону, ринулись донимать меня требованиями продиктовать формулу еще раз.

Мой голос, озвучивающий команду, крутили снова и снова, прослушивали следователи, родственники, психиатры, пытаясь понять мою роль во всем этом. Я больше не мог его слышать. Никто больше не мог его слышать, и я отказался от него.

А вот и Элен, то есть Малика. Замерла напротив, смотрит. Между нами стеклянная стена. Смотрит на меня, а я на нее. Она тянет руку и прижимает ладонь к стеклу.

Какая же она красивая, сердце сжимается в болючий комок.

Когда-нибудь ты поймешь, почему я не оттолкнул тебя сразу. Я бы хотел, чтобы однажды ты взглянула в мои глаза и осознала, кем я стал. Такая уж задача у подростков - вырастать и становиться кем-то.

Как же в глубине души я хочу стать хоть кем-нибудь! Прямо сейчас, глядя на тебя, родная, душа на части рвется от мечты однажды… стать кем-то, кроме пособника маньяка. Кроме человека, голос которого уничтожил два десятка невинных людей.

Уголки губ Малики дрожат, я замечаю робкую, едва уловимую улыбку и торопливо встаю. Неуклюже, со скрипом отъезжает стул, чуть не падает - ловлю, а Малика бежит. Бежит ко мне, я мчусь навстречу. Она прыгает и обнимает меня руками и ногами, впивается пальцами в плечи, в шею. Хватает ладонями за лицо и вновь обнимает.

- Живой, здоровый. У меня чуть сердце не остановилось! Я в окно едва не вышла! Как ты позволил, чтобы они такое сделали?! - торопливо шепчет, на ее глазах слезы. - Всем объявили, что тебя больше нет! Как ты допустил, Костя?

На нас оборачиваются, и я уношу ее из кафе. Мы стоим и обнимаемся некоторое время. Долго стоим, я вдыхаю аромат ее волос, ее кожи. Не могу надышаться. Мы стискиваем ладони друг друга. Не виделись каких-то пару недель, а жизнь словно разделилась на до и после.

- Ты правда разговариваешь? - спрашивает она.

- Мне нужно объяснить тебе кое-что. До конца. Правду о своей роли во всем этом. Прямо сейчас. Пока это не сделал кто-то другой.

Крис стоит неподалеку, смотрит то на нас, то по сторонам. Неизменно печальная, но держится. Она сделала для нас очень много, намного больше, чем могла любая другая сектантка на ее месте. Больше, чем я когда-то. Ради сестры Крис предала «Данте».