Книга Аутодафе - Алексей Пехов

Я проснулся от тряски. Тракт от Скандичи оказался в ужасном состоянии, словно в последний раз его чинили во времена первой городской Республики, когда об императорах в этих землях никто даже и не думал. Не понимаю, почему у регулярного дилижанса до сих пор не отвалились колеса и я все еще куда-то еду. Дороги Литавии порой поражают даже меня. И это в часе езды от Ливетты — столицы веры и одного из самых крупных и прекрасных городов цивилизованного мира!

Толком выспаться мне не удалось, я сел в карету сразу после полуночи, в Антелле, и, по сути дела, продремал всю дорогу, то и дело просыпаясь, когда колесо наезжало на очередную кочку.

Холодный свет раннего солнца освещал поля прекрасной провинции Товерда, на которых уже работали крестьяне, а также верхушки кипарисов, платанов и молодые виноградники.

Утро было удивительно прохладным для этого времени, как-никак почти середина лета. Обычно в июле месяце в Литавии стояла оглушающая жара, которая в прошлые годы нередко сопровождалась сильными засухами. Но в нынешнем году все оказалось иначе, и те, кто растили урожай, непрестанно благодарили бога за чудесные дожди, щедро льющиеся с небес и остужающие раскаленную печь горячего воздуха.

В дилижансе я ехал в одиночестве, если, конечно, не считать Проповедника. Двое других пассажиров предпочли сэкономить и путешествовать на крыше за пару суо. Они сошли ночью, где-то в маленькой деревушке, и сквозь сон я слышал, как ругается кучер.

Проповедник заметил, что я проснулся:

— Как ты думаешь, нас в городе уже ждут?

Я потер затекшую шею:

— Не знаю, как насчет «нас» двоих, но одного точно ждут — и довольно давно. Я задержался со всей этой дрянью. Думаю, Гертруда меня уже с фонарем разыскивает.

— Не обольщайся. Считаешь, что твоей ненаглядной любви больше делать нечего, кроме как ждать тебя у окошка изо дня в день?

Я расхохотался, чем его порядком озадачил.

— Чего такого смешного я сказал?

— Про любовь.

— А разве не так? Вы ж вроде как любите друг друга и хотите быть вместе.

— Это тебе Пугало сказало?

— Оно, как известно, не умеет говорить… То есть, ты хочешь сказать, это не так?

Я пожал плечами:

— Мне кажется, за те пятнадцать лет, что мы знакомы, если бы мы хотели быть вместе — мы бы были. Как Шуко и Рози, к примеру. Но ты же помнишь, чем закончилось наше последнее «вместе» — через три месяца мы едва не убили друг друга.

— Ну, я же говорю — любовь.

— Пусть будет так, — не стал спорить я. — Правда, мы называем это дружбой. Нас в жизни слишком многое связывает.

— И поэтому при каждой встрече ваша дружба заканчивается постелью.

Я с иронией сказал:

— Только с настоящим другом можно отправиться в постель. Все остальные этого совершенно недостойны.

— Тьфу ты! — сплюнул Проповедник. — Не знай я тебя чуть лучше…

Он не стал продолжать, а я лишь улыбнулся тому, что поддел его:

— Гертруда — мой самый близкий друг.

— А как же Львенок и Ганс?

— Они тоже друзья. Но не настолько близкие.

— Ну да. Они-то колец тебе не дарят. — Он осклабился. — Знаешь, я заметил, что, несмотря на то, что на своем пути, в этих славных трактирах и меблированных комнатах, ты встречаешь разных девушек, кстати, многие из них очень милы, никого из них ты не оставил рядом. Все равно рано или поздно возвращаешься к этой ведьме.

— Ну, она же все-таки ведьма, — ответил я.

Дилижанс остановился, и на диван напротив меня уселся тяжело отдувающийся толстый господин в платье торговца. Во мне он нашел благодарного слушателя, и Проповедник закатил глаза от нескончаемого потока слов, половина из которых произносилась на литавском — языке, очень популярном в Каварзере, Литавии, Флотолийской республике и Ветеции.

Торговец рассказывал об Оливковых холмах, пустошах, с западной стороны Ливетты тянущихся вплоть до дороги Авия — проходящего через всю страну старого тракта первого императора.

— Сам черт меня дернул везти груз мимо этого темного места, да еще и в сумерках, мессэре. Даже моя бабка, да будет ее душа благоденствовать в райских кущах, видала на Оливковых холмах блуждающие огоньки. Говорят, там есть дырка прямо в ад, в старом колодце, что на пустыре. И это всего лишь в нескольких лигах от Святого Престола и могилы Петра!

Он рассказал мне душещипательную историю о том, как вместе с тремя нанятыми охранниками вез от моря груз прекрасной ньюгортской шерсти и на них напали бледные призраки-кровопийцы, воющие и размахивающие человеческими останками не первой свежести. Разумеется, увидев такой страх, стражники задали стрекача, побросав оружие и на ходу воя от ужаса и призывая Деву Марию в защитницы. Грузный торговец бежал самым первым и оказался у Масленичных ворот, опередив своих охранников на несколько сотен шагов.

— Но не от страха, мессэре! О нет! Я хотел защитить свой товар! Позвать стражников и прелата из церкви Святой-Клары-что-у-дороги, она ближе всего к воротам. Но стражники, шельмы продажные, да отсохнет у них их естество и заболеют они прогансунской болезнью, сказали, что ночью ни на шаг от городских стен не отойдут! А прелат, чтоб ему пусто было, дома не сидел и где-то шлялся. Наутро, когда я вернулся обратно, только воз стоял. Ни лошадок, ни товара. А сколько долгов! Проценты Лавендуззский союз потребует, я ведь место на их корабле покупал, а они дерут втридорога, словно какие-то хагжитские нехристи!

— Надо думать, кто-то натянул на себя белые тряпки, а все остальное сделал страх перед нечистью, который живет в сердце каждого, — высказался Проповедник. — Призракам обычно не нужна шерсть, какой бы прекрасной она ни была.

Торговец считал иначе и обвинял во всем дьявола:

— Собачий он сын, дьявол, мессэре! Коварен и хитер, только ума не приложу, зачем ему, паскуде гадкой, шерсть понадобилась? Наверное, клирикам хотел подгадить, всему Престолу Святому задницу показать.

— При чем тут Святой Престол? — не выдержал я.

— Так для них же я груз вез! Ценят достопочтенные клирики ньюгортскую шерсть, особенно когда холода наступают и по коридорам Санта-Виоччи сквозняки гулять начинают. Платят святые отцы за такой товар полными флоринами,[17]не скупятся, несмотря на то, что в Ньюгорте сущие еретики живут, не признающие авторитета Папы, да приведет он всех добрых христиан к миру и благоденствию. Дурак я! Надо было не бежать, а крестом и молитвою ограждаться!