Кто из нас не чувствует себя беспомощным перед лицом вселенной? Но кто при этом не пытается бороться с тем, как она устроена?
ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ о естественном порядке вещейНаступил день слушания Мэй.
Ночью Хэсина так и не легла спать. После разговора с Санцзинем она допоздна сидела в кабинете и писала письмо. Она рассказывала матери, что нашла ларец и книгу, что узнала правду об отце – и что теперь ей хотелось услышать эту правду из уст самой королевы. Хэсина призывала ее вернуться во дворец до следующего полнолуния.
Потом она скрепила конверт печатью Санцзиня – на ней было изображение какого-то странного существа: наполовину льва, наполовину собаки. Наконец она вручила письмо своему пажу, а потом достала ларец с вещами отца.
Очередной раз она выложила их на стол. Флакончик с благовониями. «Постулаты». Ханьфу посыльного. Нож. Медальон на шнурке. Не хватало лишь кубка, который сейчас находился в комнате Акиры.
Сами предметы никак не изменились, но теперь Хэсина смотрела на них сквозь призму того, о чем она узнала, и они казались ей артефактами из какого-то другого королевства. Дрожащими пальцами она дотронулась до символа, высеченного на поверхности медальона. Он обозначал слово долголетие. Внезапно она вспомнила, что видела этот символ в одной из книг о пророках. Там было написано, что пророки могут продлить себе жизнь, говоря о своих видениях правду. Она считала это обычным вымыслом. Легендой. Но что, если ее отец сам был пророком? Хэсина им точно не была – она порезала себе руку в квартале красных фонарей, а потом получила рану на Черном озере. Ни там, ни там ее кровь не загорелась. Но в то же время она не была уверена, видела ли она хоть раз в жизни кровь на теле своего отца. Когда придворная врачевательница проводила вскрытие, крови не было, а все остальные воспоминания Хэсины о нем исказились и потеряли достоверность.
«Будь он пророком, он вряд ли прожил бы долгую жизнь, – бесстрастно думала Хэсина, укладывая нож обратно в ларец и привязывая медальон к поясу, чтобы потом осмотреть его еще раз. – Он слишком много лгал».
Она вернулась в спальню, но не стала даже пытаться заснуть. Девушка смотрела, как звезды на небе тускнеют, а луна становится прозрачной, словно рыбья чешуя. Когда она наконец закрыла усталые глаза, из них полились слезы. Она не хотела подозревать мать. Не хотела терять доверие к отцу. Она не просила ничего такого. Или все-таки просила? Разве она не была готова на все, чтобы начать это судебное слушание? Разве она не совершила ради этого измену?
Когда наступил рассвет, Хэсина уже сидела перед своим бронзовым зеркалом. Лицо, отражавшееся в нем, было бледным. Его покрывали красные пятна.
– Еще, – приказала она, когда служанка закончила наносить на него пудру.
– Дянься, мне кажется, не нужно…
– Я сказала, еще. – Она могла позволить себе показаться на людях с толстым слоем пудры на лице. Но она не могла позволить себе прийти на самое важное судебное слушание в жизни, выглядя так, словно она всю ночь ревела в подушку.
Мин-эр отослала служанку и принялась за работу сама. Она опускала кисточку в пудреницу и смахивала с нее излишки. Потом упиралась мизинцем в щеку Хэсины, чтобы не дрожала рука, и наклонялась к ней так близко, что Хэсина могла сосчитать веснушки на ее носу.
Когда Мин-эр закончила, Хэсина взяла ручное зеркальце и внимательно рассмотрела получившийся результат. Да, она выглядела не самым лучшим образом, но благодаря стараниям придворной дамы она хотя бы не была похожа на слоеное пирожное из тыквы. Она спрятала свое истинное лицо. Теперь ей придется делать это всегда – так же, как это делал ее отец.
Мин-эр помогла ей надеть рюцюнь цвета голубиного крыла и запахнула ей воротник. Тревога и страх волнами накрывали Хэсину, и, когда пришла пора прикреплять к юбкам накидку биси, она почувствовала, как на ее спине выступает пот.
– Будете ли вы закалывать волосы шпилькой с украшением? – спросила Мин-эр.
Хэсина задумалась. Ничто не могло сравниться с подарком отца, к тому же все шпильки теперь напоминали ей о Ся Чжуне. Но, с другой стороны, отец стал для нее незнакомцем, а влиянию Ся Чжуна на ее жизнь вот-вот предстояло подойти к концу.
Хэсина кивнула, и Мин-эр вставила в ее волосы шпильку из красного коралла, которая подходила к алой вышивке на рукавах рюцюня. Вместе они дошли до зала вечной гармонии, и у самых дверей в зал суда Мин-эр опустилась перед ней на колени, чтобы еще раз поправить ей подол.
Хэсина взглянула на свою придворную даму, возившуюся с краями ее юбок так, словно они были самой важной вещью в мире, и у нее на глазах выступили слезы. Она наклонилась, взяла Мин-эр за локти и помогла ей подняться.
– Цветочек мой…
– Спасибо тебе, – твердым голосом перебила ее Хэсина. А потом она поблагодарила Мин-эр еще раз, уже тише. Эта женщина вытирала ей слезы рукавом своего парчового платья, вышивала розовые лепестки на ее наволочках и вплетала ей в волосы лилии. Мин-эр сделала Хэсину своей принцессой задолго до того, как люди сделали ее своей королевой.
Хэсина зашла в зал суда, и все присутствовавшие тут же припали к земле. Она поднялась по ступенькам и вошла в королевскую ложу в тот момент, когда в зале появился Санцзинь.
– Кажется, он немного перестарался с нарядом, – заметила Лилиан, когда Хэсина села.
Это было еще мягко сказано. Санцзинь оделся так, словно ехал на войну: на его ремне висели ножны, и он шел по мостику, как по полю боя. Стук его шагов гулким эхом разносился по залу. В первые секунды после его появления все присутствующие изумленно замолчали. Потом повсюду начал раздаваться шепот, и он следовал за Санцзинем, пока он не поднялся в королевскую ложу. Когда он, наконец, уселся, Хэсина вздохнула.
