Гамелин сложил письмо, пролил края красным воском и вдавил печать в застывающую массу. Потом позвонил в серебряный колокольчик и передал письмо вбежавшему курьеру.
Когда дверь снова закрылась, он откинулся на спинку стула, выпил красного вина и задумчиво погладил бородку.
Его действия могли изменить ход истории.
Гамелин невольно усмехнулся.
LXXXIV
Лукас Хольцнер, резко проснувшись, огляделся. Они лежали рядом: жена и двое сыновей, а чуть дальше престарелый отец. Все спали. Лицо младшего сына оплетала паутина черных сосудов.
Отмеченный.
Дождь прекратился, по улицам стелился густой туман. Массивные ворота, отделявшие квартал от всего города, были едва различимы.
Отмеченные.
В чем они провинились перед Господом? За что им такое наказание? Они вели пристойную жизнь, чтили заповеди – и вот теперь такая напасть… Они всё потеряли, оказались здесь и спали в грязи, как бездомные животные.
Лукас плотнее закутался в одеяло. Его вдруг охватила злость, и черные сосуды стали пульсировать по всему телу.
Господи, где ты теперь?
Тут донесся скрип сквозь туман, со стороны ворот. Лукас повернул голову, но не смог ничего разглядеть.
Снова шум. В клубах тумана появилась прореха, открылись ворота. Появились люди, у некоторых были в руках факелы. Лукас услышал дробные, ритмичные шаги. Их ни с чем нельзя было спутать.
Солдаты.
Туман снова сгустился. Послышались крики. Крики отчаяния, крики ярости.
Лукас Хольцнер не мог пошевелиться. Рядом заворочались сыновья, жена проснулась и смотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Лукас…
Шаги стали приближаться, громыхая по булыжной мостовой. Солдаты, внезапно вынырнув из тумана, двинулись к Лукасу Хольцнеру и его семье.
Позади них угадывались большие повозки с клетями…
* * *
Фон Пранк с высоты седла наблюдал, как солдаты непрерывным потоком стекаются в квартал. Затем повернулся к лейтенанту Шикарду.
– Хватайте всех без исключения!
– Так точно! – Лейтенант отсалютовал и хотел уже присоединиться к своим людям, однако фон Пранк удержал его.
– Но беглых доставить ко мне живыми. Если с ними что-то случится, будет… весьма прискорбно.
Шикард сглотнул.
– Живыми. Так точно.
– Рад, что мы поняли друг друга. – Фон Пранк улыбнулся, так что лейтенант поежился. – Продолжайте!
* * *
Солдаты городской гвардии, наводнившие квартал, начали зачистку, хватая беззащитных горожан, как требовал того бургомистр.
Они прочесывали каждый закоулок, безжалостно выволакивали на улицу и зараженных, и тех несчастных, кого угораздило оказаться в квартале. Если болезнь проявляла себя лишь внешними признаками – черными венами и восковой кожей, – таких людей приковывали друг к другу цепями и выводили из квартала. Тех, кого болезнь превратила в зверей, вытаскивали из подвалов и запирали в клетки.
У людей не было шансов. К тем, кто пытался сопротивляться, применяли силу, и многие погибали на месте под ударами алебард. Солдаты вели себя как на войне. И если кого-то из них ранили, то свои же разоружали их и приковывали цепями к другим арестованным.
Улицы оглашались криками. Женщины и дети, больные и здоровые – их голоса летели далеко за баррикады и разносились над городом. Люди снаружи бормотали молитвы и прятались по домам, словно в Вене объявился сам дьявол.
Но в тот день Господь, казалось, отвернулся от них. Город по-прежнему был окутан туманом, словно Он желал скрыть от всего мира происходящее в Вене бесчинство. Даже рассвет, который с начала времен приносил людям утешение, оказался бессилен против густой пелены, стелившейся по улицам подобно живому существу.
И когда взошло солнце, город зажегся красным маревом.
LXXXV
Иоганн и Элизабет услышали крики и выбежали на улицу. Люди, закутанные в рваные тряпки, появлялись из тумана и исчезали, словно призраки.
– Господи, Иоганн, что происходит? – Элизабет вцепилась ему в руку.
Лист не ответил. Он придержал кого-то из бегущих: это оказалась мать с младенцем на руках. Лица у обоих были бледные, оплетенные черными нитями.
– Что случилось?
Женщина была в панике. Она хотела убежать, но Иоганн не выпустил ее.
– Отвечай!
Женщина рвалась из его хватки.
– А вы не слышали? Солдаты хватают всех подряд.
– Где они?
– Повсюду.
Женщина вырвалась и побежала вниз по улице. Через мгновение ее силуэт растворился в тумане.
У Иоганна вспыхнула перед глазами похожая картина. Он услышал голоса, приказы, крики, разносящиеся под древними сводами. И солдаты, которые вот так же охотились за ними. И если в тот раз судьба оказалась на их стороне – теперь последнее слово было за солдатами.
– Это конец, – позади них появился Пруссак. – Они всех перебьют. Больных, здоровых, неугодных… Всех, кто окажется у них на пути, включая и нас.
Лист схватил его за плечи.
– Соберись! Ты решил сдаться без боя? Где тот человек, с которым я без единой царапины прошел столько сражений?
– Этого человека больше нет, – ответил Пруссак и оглянулся на свой дом. – Я потерял все, что имело для меня значение. Ради чего мне сражаться?
Иоганн выпустил его, и они молча смотрели друг на друга.
– Может, ради них? – спросила Элизабет. – Однажды ты уже вступился за невинных, так почему…
– Это бессмысленно, как ты не понимаешь? – Пруссак повернулся к ней, его голос становился все громче. – Поверь, если б я мог, то вывел бы отсюда всех больных, но теперь слишком поздно. Этот квартал – смертельная ловушка, и все мы – покойники.
– Он прав, Элизабет, – Иоганн взял ее за руку. – Я понимаю, ты хочешь помочь им, но у нас нет шансов. Хорошо, если мы собственную шкуру сможем спасти.
Элизабет смотрела на них обоих. Она еще не встречала мужчин, более отважных и, если не считать того случая с офицерами, более честных.
Крики в тумане становились громче.
Если эти двое говорили, что у них нет шансов, значит, так оно и было.
Взгляд ее упал на дом, где лежала Йозефа. Йозефа, которая пожертвовала собой в катакомбах инквизиции.
