— А страховка? Вы получите что-нибудь по страховке?
— По какой страховке?! Что мы расскажем агенту? Что мой ребенок-идиот продал фамильные драгоценности стоимостью в несколько десятков тысяч крон, тем самым обеспечив ему путевку в сумасшедший дом на всю жизнь? Или соврем, что нас ограбили? Это мы, конечно, можем. Разобьем окно для большей достоверности. Скажем, что это воры ударили Арвида. Мартин меня поддержит. Кстати, он не в курсе. Я звонила ему, но он постоянно занят на встречах.
Я не успела ничего сказать. Биргитта отпила еще вина, склонилась ко мне и посмотрела в глаза:
— Говорят, будто когда у тебя неполноценный ребенок, это не играет никакой роли, ты все равно его любишь. Но это неправда. Я каждый день жалею, что Арвид родился таким. Мне страшно. Меня охватывает паника, когда я представляю, что мне придется заботиться о нем всю жизнь. Ведь он никогда не станет самостоятельным. А я никогда уже не буду свободной. А что потом? Когда меня не станет? Я должна быть сильной, Эрика, но не знаю как.
Как ей жить дальше, если больше нет сил? Не зная ответа, я бормотала банальности, которые терпеть не могла, типа: «Все наладится, вот увидишь». Это никого не могло утешить. Биргитта избавила меня от необходимости нести чушь, спросив, как у меня дела. Я рассказала всю правду о Томе и о том, что случилось, не упоминая о встрече с Дьяволом. Услышав, что Том и Аннетт купили дом вместе, Биргитта вздохнула:
— Я тут сижу и жалею себя, забыв, что кому-то тоже плохо. Прости меня, Эрика. Тебе пришлось нелегко в последнее время. А самое ужасное, что все это так бессмысленно и нелогично. Мне всегда казалось, что вы с Томом созданы друг для друга. Я и представить не могла, что вы расстанетесь. Я хорошо тебя знаю и видела, что ты от него без ума. И всегда считала, что Том тоже любит тебя, — судя по тому, как он к тебе относился.
— Только я этого не замечала. Или мы по-разному понимали любовь.
От слов Биргитты мне стало еще больнее.
— Он любил тебя, не сомневаюсь. Но то, что он сделал… Измена — это так ужасно. Не знаю, как бы я поступила на твоем месте. Не знаю, смогла бы я продолжать отношения с Мартином, если бы он переспал с другой женщиной. Или если бы я изменила ему. Эрика, прости меня, это, конечно, бред нетрезвой женщины, но иногда мне было немного жаль Тома. Хотя он делал все, чтобы казаться сильным, порой возникало ощущение, будто он зависит от тебя, поскольку любит тебя больше, чем ты его. Ты бываешь очень жестокой, несмотря на всю твою мягкость и ранимость.
— Что ты имеешь в виду?
Биргитта взяла печенье, откусила кусочек и только потом ответила:
— Когда у нас бывали вечеринки… я всегда восхищалась тобой. Ты умела полностью расслабиться. Обычно ты очень сдержана. Понимаешь, о чем я? Но на праздниках, немного выпив, ты становилась совсем другой. Я смотрела в твои глаза и видела, что они блестят в предвкушении чего-то. Ты совершила бы любые безумства, если бы захотела. И по-моему, Том этого немного боялся. Хотя он швед только наполовину, но все же обычный мужчина. Умный, милый, остроумный, но обычный. А ты… в тебе есть что-то от ведьмы. Именно этого Том и боялся. Он очень гордился, что у него такая девушка, и изображал открытость и толерантность ко всему. Но мне кажется, он часто чувствовал: что-то в тебе навсегда от него закрыто. А тут появляется полностью предсказуемая, простая девушка, которая знает, чего хочет. Пойми меня правильно, Эрика, я не оправдываю его, но…
Она посмотрела на меня, чтобы проверить, как я реагирую на ее слова. Я уставилась в стол и молчала. То, что говорила Биргитта, было ужасно, и мне неприятно было слышать критику в свой адрес. Она закурила. Молчание стало неловким. Биргитта нарушила его, спросив, как прошла съемка. Я рассказала, не упомянув про инцидент со скелетом в лохмотьях. Мы снова заговорили о генетических тестах, о том, готовы ли сделать их сами и как можно злоупотребить их результатами. Внезапно зазвонил телефон. В прошлый раз, когда мы сидели за этим столом, это было известие о трагическом конце Эйнара Салена. С тех пор я еще никого не убивала. После четвертого звонка Биргитта взяла трубку и молча слушала, как кто-то открывает дверцы в темные пыльные углы на другом конце трубки.
Я с тревогой взглянула на нее, и она одними губами изобразила слово «Эйра». За ее «ага», «вот как», «но это же не страшно» и «вот увидишь, все наладится» я угадывала голос Эйры, который то повышался, то понижался, как занесенный над кем-то хлыст. Я налила себе еще вина. Биргитта наконец устало опустила трубку. Она говорила по телефону почти трезвым голосом, и я поняла, что означало ее выражение «держать ситуацию под контролем».
— Это была Эйра.
Не спрашивая, хочу ли я вина, Биргитта достала и открыла еще одну бутылку. Она разлила вино по бокалам, выпила и посмотрела на меня. Видимо, она пила хотя и через день, но помногу.
— Она в истерике, ты, наверное, заметила. Работала целый день как проклятая, ведь после смерти Эйнара там море дел. А когда вернулась домой, обнаружила, что Роберта нет. Все остальное было как обычно. Нильс сидел на диване и смотрел спортивный канал. Он ничего не заметил. Но в комнате Роберта не было его вещей. Он уехал, сообщив запиской о том, что поживет пока с матерью Габриэллы. Ей нужна поддержка, написал он. Только подумай! Эйра тут же позвонила туда, и та заявила, что от такой, как Эйра, кто угодно сбежал бы, и что она понимает Роберта куда лучше, чем его родная мать. И еще много чего наговорила. Эйра попросила позвать к телефону Роберта, но та отказалась. Заявила, будто он просил передать, чтобы Эйра занималась своими делами. Никогда не слышала, чтобы Эйра была так расстроена. А ведь она из тех, кто никогда не сдается.
Мне нечего было сказать. Я вспомнила мать Габриэллы и их квартиру, пропитанную запахом переваренного кофе. У Габриэллы было две комнаты, одну из которых она использовала как склад для хлама. Может, Роберту действительно лучше горевать вместе с матерью подруги, ведь дома ему никто не посочувствует. Что скажешь в такой ситуации? Что Роберт уже взрослый и волен сам решать, где ему жить? Вот и еще одно доказательство тому, что мир вращается и все меняется. Теперь и Роберт переехал.
— Мне всегда нравился Роберт, — продолжала Биргитта. Я удивлялась, что она еще способна стоять на ногах после того, сколько выпила. — И Эйра, и Нильс, хотя я видела его всего пару раз. Он очень приятный мужчина, похож на Деда Мороза, очень застенчивый. Кажется, прострели ему ногу — он даже не пикнет. А теперь они все словно чужие друг другу. Причем именно тогда, когда больше всего нуждаются в помощи и поддержке.
— Может, это временно? И Роберт скоро вернется домой?
— Не знаю. По-моему, это только начало. Не спрашивай меня почему, просто у меня такое чувство, что они отдаляются друг от друга… Кстати, ты же была у Габриэллы. Какие они: она и ее мать? Меня по-прежнему ужасает, что ты была там именно тогда, словно ангел смерти в Судный День.
От этих слов я похолодела, но решила на них не реагировать. В общих красках описала квартиру Гуарно, стараясь не показать, что у меня все там вызывало отвращение. Но, видимо, Биргитта и так все поняла. Она тяжело вздохнула.
