Теперь, в окрестностях Уичиты, Грейсон распорядился остановить поезд и предложил Вильсону отменить следующие выступления. Слишком слабый, чтобы сопротивляться, президент уступил, что было нехарактерно для него. Большую часть тридцатишестичасовой поездки домой президент провел, глядя в окно и иногда проливая слезы, а левая половина его лица обвисала все сильнее с каждым часом.
В Вашингтоне жестокая головная боль не давала Вильсону работать, и он проводил целые дни, играя в поло, катаясь на двухместном автомобиле или просматривая немые фильмы в кинотеатре Белого дома. Между тем договор о Лиге Наций застрял в Сенате. Личный враг Вильсона, сенатор Генри Кэбот Лодж, даже стал высмеивать литературные качества высокопарной хартии Лиги Наций – раздела, составленного самим Вильсоном.
В 8.30 утра 2 октября Эдит зашла к Вильсону и обнаружила его бодрствующим в постели и жалующимся на онемение тела. Она позволила ему опереться на свое плечо, довела до туалета и вышла, чтобы позвать Грейсона. Когда она вернулась, то увидела Вильсона скорчившимся на полу, полуобнаженным, в бессознательном состоянии. Они с Грейсоном немедленно закрыли спальню президента для любых посетителей, но позже швейцар Белого дома заглянул туда и увидел Вильсона, лежавшего, словно восковая фигура и выглядевшего совершенно мертвым, с багровыми ссадинами на носу и виске от удара о трубу ванной.
В течение следующих нескольких месяцев слугам приходилось каждое утро усаживать Вильсона в кресло-коляску и кормить с рук. Этот последний удар парализовал левую половину его тела, и большую часть времени президент проводил, слушая чтение Эдит или отдыхая в саду. Между тем дела в Вашингтоне без него продвигались медленно; очень немногие люди знали об инсульте, который старались держать в тайне.
Грейсон познакомил Эдит с недавно овдовевшим Вильсоном в марте 1915 года, и Эдит ответила президенту взаимностью. Она настояла, чтобы тот повысил Грейсона, служившего на флоте, до ранга контр-адмирала, несмотря на множество более квалифицированных кандидатов. Теперь двое старых знакомых договорились скрывать состояние здоровья Вильсона от большинства членов кабинета и даже от вице-президента, что создавало рискованную ситуацию с конституционной точки зрения.
До 1919 года пятеро президентов умерли при исполнении служебных обязанностей, в основном скоропостижно; лишь Гарфилд протянул какое-то время и при этом оставался в сознании. С Вильсоном было по-другому. В конце ноября пресс-секретарь нарисовал скорбный образ Вильсона как «сломленного старика с шаркающей походкой… Его левая рука бездействовала, пальцы скрючились как когти, а левая сторона лица пугающе обвисла. Его голос не похож на человеческий; он издает клокочущие горловые звуки, наподобие автомата». В образовавшемся вакууме власти (45) Эдит, по сути дела, стала женщиной-президентом: она распоряжалась документами, поступавшими к Вильсону, и рассылала меморандумы от его имени, написанные ее почерком.
Через несколько месяцев Вильсон возобновил свои президентские обязанности, но он все еще оставался в тяжелом состоянии. Он хромал и ходил с тростью, а фотографы старались не снимать неподвижную левую половину его лица. В неврологическом смысле ему стало только хуже. Он и раньше был суровым человеком, но теперь стал еще более холодным и властным. В то же время он иногда начинал плакать без причины, что указывало на эмоциональную нестабильность.
Но самое странное, он перестал замечать вещи, расположенные слева от него. Это не было связано со зрением, так как он сохранил физическую способность видеть эту сторону; к примеру, он не сталкивался с предметами мебели, так как мозг подавал подсознательные сигналы уклоняться от препятствий. Но он не обращал осознанного внимания на вещи слева от себя, если кто-то не указывал на них.
Он мог иметь десять ручек на левой стороне стола, но если с правой стороны не было ручки, то он жаловался, что ему нечем писать, как будто все, расположенное слева, не имело для него значения. Сконфуженным секретарям пришлось реорганизовать его кабинет, и они научились подводить к нему посетителей с правой стороны, чтобы он замечал их.
В конечном счете непреклонность Вильсона стала приговором для Лиги Наций. Он отвергал все предложения об изменении ее хартии – либо мир на условиях Вильсона, либо идите к черту, – и движение к ратификации затормозилось. Убежденный в том, что позднее ему все-таки удастся протолкнуть идею Лиги через конгресс, Вильсон начал кампанию за третий президентский срок в 1920 году, несмотря на то что он превратился в настоящего отшельника.
Немного позже Эдит, Грейсон и другие милосердно саботировали эту кампанию на съезде демократической партии в Сан-Франциско, распространяя слухи – на самом деле правдивые – об инвалидности Вильсона. В следующем году Вильсон в слезах покинул Белый дом; даже в бессильном состоянии он оставался убежденным, что ничуть не утратил живость ума.
В январе 1924 года он уселся за письменным столом и составил набросок своей третьей инаугурационной речи. Через две недели он умер, так как его изнуренный мозг больше не мог вынести напряжения.
* * *
Пятьдесят лет спустя другая, но не менее влиятельная ветвь власти в лице Верховного суда повторила грустный фарс Вильсона. В 1974 году Уильям О. Дуглас имел наибольшую выслугу лет в истории Верховного суда; он был назначен на эту должность еще Ф. Д. Рузвельтом в 1939 году. Он также стал либеральным демагогом, путешествовавшим по всему свету, и парией среди консерваторов: Джеральд Форд, находившийся на посту спикера палаты представителей, пытался отстранить его от должности.
31 декабря 1974 года Дуглас приземлился на Багамах для празднования Нового года со своей четвертой женой, тридцатилетней блондинкой, которая даже не родилась на свет, когда он стал членом Верховного суда. Через несколько часов после посадки с Дугласом случился инсульт.
Эвакуированный из Нассау, он был доставлен в клинику Уолтера Рида в Вашингтоне и выздоравливал в течение следующих нескольких месяцев. В общей сложности он пропустил двадцать три заседания Верховного суда, и хотя его врачи почти не видели прогресса – Дуглас не мог ходить, и левая половина его тела оставалась парализованной, – он отказался подать в отставку. В марте он упросил врача выпустить его из клиники на одну ночь, чтобы повидаться с женой. Но вместо того чтобы отправиться домой, Дуглас велел водителю (сам он определенно не мог управлять автомобилем) ехать в его офис. В ту ночь он стал наверстывать упущенное и больше не вернулся в клинику.
Дуглас имел веские основания не подавать в отставку. Его старый противник Джеральд Форд стал президентом, и он боялся, что Форд «назначит какого-нибудь ублюдка» на его должность. Кроме того, скоро в суде должны были состояться слушания важных дел о финансировании предвыборных кампаний и смертных приговорах.
Но в целом Дуглас отказывался подать в отставку, поскольку, с его точки зрения, он был в полном порядке. Сначала он рассказал репортерам, что у него не было инсульта; он просто оступился и неудачно упал, а кресло-коляска и неразборчивая речь были временным следствием падения. Когда ему задавали вопросы, он утверждал, что истории о параличе были враждебными слухами, и предлагал несогласным отправиться с ним в пеший поход. При дальнейших расспросах он клялся, что забивал мяч в ворота с одиннадцати метров парализованной ногой этим самым утром. Черт побери, лечащий врач советовал ему пройти отбор в «Редскинс»![37]
