Как хорошо он все продумал, размышляла миссис Папагай. Она даже мысленно крикнула ему «браво». Сформулировав ей свою просьбу, он оставлял для них обоих возможность с достоинством отступить в чисто духовное общение. Он говорил откровенно, но был в то же время уклончив. «Браво», – повторила про себя миссис Папагай и посмотрела на темное море, подумав об Артуро, который покоится в его глубинах. Был ли Артуро ее духовным супругом, недостающей половиной ее ангела? Этого она не ведала. Но зато помнила, что Артуро удовлетворял ее тело так, как до него она и вообразить себе не могла: он обжигал ее тысячью огоньков наслаждения, – и ее ноздри и живот тосковали по его запаху, мужскому, соленому, табачному, сухому запаху желания. И тело, которое доставляло ей такое наслаждение, лежало теперь, обезображенное, на дне, придавленное тяжестью холодной воды. В послании было несуществующее ласковое слово «пусенький» – «пусенькая ручка». «Посмотрите-ка, какие у крошки Лилиас пусенькие ручки и ножки», – сюсюкал, бывало, Артуро. Возможно, то было искаженное слово, заимствованное им из какого-нибудь языка, а он владел множеством языков, возможно, он придумал его сам, чтобы обозначить то, что любил целовать и ласкать. Она была почти уверена, что в послание для миссис Герншоу от ее дочек Артурово словечко по странной прихоти вставил ее собственный ум. Но быть может, это сам Артуро давал ей знать о своем присутствии.
– Не знаю, мистер Хок, – ответила миссис Папагай, – я была счастлива с капитаном Папагаем, я все еще горюю по нему и уже смирилась с одиночеством. Стараюсь обходиться тем, что есть. Стараюсь быть добропорядочной и не унывать. Я ничего не могу сказать о «духовном супружестве». Мне доводилось видеть мужчин и женщин, снедаемых любовью друг к другу, но сама я не испытывала такого, даже не представляю, как это бывает. Но, признаюсь, мне недостает уюта: уюта общего очага, совместной жизни, взаимной любви, хотя изо всех сил стараюсь примириться со своим нынешним уделом.
– А мне так и не довелось насладиться ни счастьем, ни уютом. Однажды счастье казалось совсем близким, но чашу отвели от моих губ, когда они уже касались ее края. Я тоже смирился со своей одинокой полужизнью. Вряд ли в той женщине я нашел и потерял свою единственную половину, но тогда мне думалось, что это она. Сведенборг говорит, что Господь, пребывающий в Богочеловеке, понимает тех людей, которые, не лицемеря, ищут своего духовного супруга и для этого неоднократно вступают в земной брак; Он не осуждает такие браки в отличие от любодеяний, совершаемых по легкомыслию души.
Миссис Папагай ответила не сразу.
– Вы хотите сказать, мистер Хок, что узнать в человеке свою половину бывает нелегко?
– Думаю, да, миссис Папагай. Мужчина всматривается в одну женщину, в другую и гадает: она или не она? – и мучается искренним сомнением. И мне такое случалось. Но я так и не разглядел свою половину.
Дальше они шли молча, а за ними, в своих серых ботинках, бесшумно скользила Софи Шики.
Они добрались до дома миссис Папагай; здесь по заведенному обычаю все трое выпивали портвейна или хереса, а потом мистер Хок уходил восвояси. Дом был высокий и длинный; на двери висел дверной молоток в виде толстой рыбины – и Артуро когда-то, и Софи Шики были от него в восторге. Бетси, выполнявшей всю работу по дому, дано было указание в холодные зимние вечера к их возвращению, а приходили они с сеанса измотанными, растапливать камин. И сегодня огонь ярко пылал в гостиной на втором этаже, – это была узкая комната с высокими потолками и высокими узкими окнами. Миссис Папагай достала бокалы и стала наливать в них вино из графина. Мистер Хок подошел к камину погреть ноги. Софи Шики села в отдалении от них и от огня, откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Мистер Хок заговорил с ней:
– Вижу, милая, что сегодняшний сеанс вас очень утомил. Существо, которое вы нам описали, весьма необычно, настолько необычно, что трудно полагать его просто плодом талантливого воображения.
– Да, я очень устала, – отозвалась Софи, – меня уже не хватит на бокал портвейна. Если можно, миссис Папагай, я только выпью молока и сразу уйду к себе. Мне очень не по себе. Словно мы что-то упустили. Что-то тяготит меня. Мне надо лечь, успокоиться.
В самом деле, принимая стакан молока, она с трудом разомкнула веки и члены ее налились мраморной тяжестью. Маленькими глотками она стала прихлебывать молоко; мистер Хок наслаждался портвейном, а огонь вспыхнул ярче и вытеснил из комнаты взвесь морской сырости и дымного воздуха.
Софи Шики сонно поднялась и ушла спать. Мистер Хок сел в кресло лицом к хозяйке. Миссис Папагай пошла налить ему еще вина и, увидев в зеркале над столом свое отражение, решила, что все еще хороша собой. У нее был густой, но здоровый, живой румянец; красивые черные ресницы затеняли большие темные глаза; нос был остренький и с горбинкой, хотя и изящный; нельзя было сказать, что она слишком худая или слишком толстая. Она встретила свой пристальный, требовательный взгляд и мельком увидела позади себя мистера Хока – знакомым оценивающим взглядом он мерил ее талию и бедра. Вдруг ей стало ясно, что сейчас он будет говорить. Он решил сделать ей предложение и получить ответ.
Она не торопилась наливать из графина, обдумывая ответ. Конечно, ей нужна компания, чтобы было с кем посплетничать, – нужен человек, о котором бы она заботилась, а Софи – неважная собеседница и лишена любопытства, она будто живет в другом мире, вот именно – в другом мире. А мистера Хока можно научить смеяться, можно научить избавляться от своей торжественности – он ведь человек сластолюбивый, а какой сластолюбец не откажется хоть на время от своих проповедей, оставшись наедине с красавицей-женой? «Я отказываюсь, – убеждала она себя, – от отличной партии. Надо хотя бы немного его поощрять, правильнее всего принимать знаки его внимания с достоинством и радушием; надо развязать ему руки и посмотреть, каков он и как себя поведет».
– Кхм, – громко откашлялся мистер Хок. – Миссис Папагай, я хотел бы вернуться к прерванному разговору. Пусть наш разговор будет… давайте мы с вами кое-что предположим… пусть он будет более личным. Вот мы с вами сидим у огня и чувствуем себя совсем свободно, я бы даже сказал, очень естественно себя чувствуем, вместе наслаждаемся теплом и вином; у нас с вами общие идеалы, мы оба очень восприимчивы и легко воспринимаем, – он говорил совсем не то, что думал: его привычка проповедовать оказалась сильнее его, – волеизъявления незримого мира духов, окружающего нас со всех сторон, такого близкого и дивного.
– Да уж, – сказала миссис Папагай, – это правда, и слава богу. – А сама подумала: «Как-то неискренне это у меня вышло».
– Я надеюсь, – продолжал мистер Хок, – что несколько скрасил ваше одиночество своей заботой о вас, своим соучастием и, если позволите, миссис Папагай, своим чувством к вам.
– Да, я это ощутила, – намеренно торжественно и неопределенно ответила миссис Папагай. «Что церковь, что гостиная, – подумала она, – для него нет разницы. Неужели так будет всегда? Быть может, в постели он станет другим? Или он заставит жену часами молиться вместе с собой у кровати или даже, – ее воображение вновь пустилось вскачь, – во время близости?»
