В дальней стороне зала Ломели увидел робко поднятую руку Бенитеза.
– Ваше высокопреосвященство, я бы хотел высказаться.
Сидевшие рядом с ним кардиналы-филиппинцы Мендоза и Рамос призвали к тишине.
– Кардинал Бенитез хочет сказать слово, – объявил Ломели.
Тедеско раздраженно всплеснул руками:
– Послушайте, декан, мы не можем позволить, чтобы это превратилось в собрание конгрегации – эта фаза уже прошла.
– Я думаю, если один из наших братьев хочет обратиться к нам, ему нужно позволить сделать это.
– Но разве это разрешено конституцией?
– А какая статья это запрещает?
– Ваше высокопреосвященство, я скажу свое слово! – громко заявил Бенитез.
Ломели впервые услышал, чтобы тот возвысил голос. Его высокий звук вонзился в приглушенный шум голосов. Тедеско театрально пожал плечами и закатил глаза, глядя на своих сторонников, словно говоря: все это превращается в балаган. Тем не менее возражать больше не стал. В зале воцарилась тишина.
– Спасибо, братья. Я буду краток, – начал Бенитез.
Руки филиппинца чуть дрожали. Он сцепил их за спиной. Голос его снова зазвучал мягко.
– Я не знаком с тонкостями этикета Коллегии, так что прошу меня простить. Но возможно, по той самой причине, что я самый новый ваш брат, я чувствую, что должен сказать что-то от имени миллионов, находящихся за этими стенами в данный момент, миллионов, которые ищут наставничества в Ватикане. Я верю, что мы все хорошие люди – все мы. Разве нет?
Он нашел взглядом Адейеми и Трамбле, кивнул им, потом – Тедеско и Ломели и продолжил:
– Наши жалкие амбиции, и ошибки, и разногласия – ничто рядом с тем злом, которое пришло в нашу Мать Церковь.
Некоторые кардиналы согласно закивали.
– Если я взял на себя смелость заговорить, то лишь потому, что две дюжины из вас были так добры и, я бы сказал, недальновидны, что проголосовали за меня. Братья мои, думаю, нам не простится, если мы и дальше будем тянуть с выборами день за днем, пока правила не позволят нам выбрать папу простым большинством. По завершении последнего голосования у нас есть очевидный лидер, и я призываю вас объединиться вокруг него сегодня. Я прошу всех, кто голосовал за меня, оказать поддержку нашему декану кардиналу Ломели и по возвращении в Сикстинскую капеллу избрать его папой. Спасибо. Простите меня. Это все, что я хотел сказать.
Прежде чем Ломели успел ответить, вскочил с места Тедеско.
– Нет-нет! – покачал он головой. – Нет, нет и нет!
Он принялся снова размахивать своими толстыми короткопалыми руками, отчаянно и тревожно улыбаясь.
– Теперь вы понимаете, что именно от этого я вас и остерегал, господа! В горячке мы забыли о Боге, мы действуем под давлением событий, словно мы не священный конклав, а политическая партия. Дух Святой нельзя обмануть, нельзя вызвать по собственному желанию, как официанта! Братья, прошу вас помнить, что мы клянемся перед Господом избрать того, кто, по нашему мнению, более всего подходит для Святого престола, а не того, кого проще всего вытолкнуть на балкон собора Святого Петра, чтобы успокоить толпу!
Если бы Тедеско смог на этом остановиться, думал впоследствии Ломели, то, вероятно, склонил бы конклав на свою сторону, что было бы вполне законно. Но он не принадлежал к тем людям, которые, оседлав какую-то тему, могут остановиться, – в этом была его слава и трагедия. Вот почему сторонники любили его и почему убедили держаться подальше от Рима в дни перед конклавом. Он был как человек из проповеди Христа: «от избытка сердца говорят уста его»[89], независимо от того, хорош или плох избыток сердца, мудр или глуп.
– И в любом случае, – сказал Тедеско, делая жест рукой в сторону Ломели, – является ли декан наилучшим кандидатом для решения проблем в период кризиса?..
На лице Тедеско снова мелькнула его жуткая улыбка.
– …Я почитаю его как брата и друга, но он не пастырь – он не может излечить скорбных сердцем, не может перевязать их раны, я уж не говорю о том, чтобы протрубить в трубу. Пока какую бы богословскую позицию он ни проповедовал, они из разряда тех, что привели нас к нынешнему состоянию неустойчивости и релятивизма, где все верования и сиюминутные фантазии получают равные права, а потому теперь если мы посмотрим вокруг, то увидим дом Святой Римско-католической церкви в окружении мечетей и минаретов Мухаммеда.
Кто-то (это был Беллини, понял Ломели) крикнул:
– Позор!
Тедеско напустился на него, словно быка хлестнули кнутом. Его лицо покраснело от ярости.
– «Позор», говорит бывший государственный секретарь. Я согласен, это позор. Представьте кровь невинных жертв на Пьяцца дель Рисорджименто или в церкви Святого Марка сегодня утром! Вы думаете, мы в известной мере не несем за это ответственность? Мы терпим ислам на нашей земле, а они подвергают нас преследованиям на своей – десятки тысяч изгнанных, да что там десятки – сотни. Это геноцид нашего времени, о котором предпочитают не говорить. А теперь они в буквальном смысле у наших стен, а мы ничего не делаем! Сколько еще мы будем упорствовать в нашей слабости?
Даже Красински поднял руку, пытаясь остановить его, но Тедеско оттолкнул его.
– Нет, есть вещи, которые должны были прозвучать на этом конклаве, и теперь эта необходимость назрела. Братья мои, каждый раз, когда мы удаляемся голосовать в Сикстинскую капеллу, мы проходим по Царской зале, где на стене видим фреску «Битва при Лепанто» – я посмотрел на нее сегодня утром. Тогда дипломатия его святейшества папы Пия Пятого соединила военно-морские силы христианского мира, и они, вдохновленные заступничеством Пресвятой Девы Марии Розария[90], победили флот Оттоманской империи и спасли Средиземноморье от порабощения исламскими силами. Нам сегодня необходима хотя бы частичка той воли. Мы должны крепко держаться за наши ценности, как исламисты держатся за свои. Мы должны положить конец тому течению, которое почти безостановочно на протяжении последних пятидесяти лет со дня Второго Ватиканского собора влечет нас к слабости перед силами зла. Кардинал Бенитез говорит о миллионах за этими стенами, которые в сей страшный час ждут нашего наставления. Я согласен с ним. Насилием в Риме совершено покушение на самую священную задачу нашей Матери Церкви – хранение ключей святого Петра. Как и предсказывал Господь наш Иисус Христос, настал час тяжелейшего кризиса, и мы должны наконец найти в себе силы, чтобы противостоять ему: «И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится; люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются, и тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою. Когда же начнет это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше»[91].
