— Но почему?! Что вам с того, если христиане вдруг спохватятся, что сфабриковали фальшивого Бога или, вернее, Бога номер два? Вот уже тринадцать веков, как Коран осудил их за это. Наоборот, вы должны быть довольны, если они признают наконец, что Иисус был всего-навсего одним из иудейских пророков, как и утверждает Мухаммед.
— Ты же знаешь, Моктар, что мы боремся за целостность Израиля во всех смыслах, а не только в территориальном плане. Если католическая Церковь поставит под сомнение божественность Иисуса и признает, что он всегда был лишь великим пророком, что тогда будет отличать нас от нее? Христианство станет еврейским, возвратясь к своему историческому истоку, оно превратится просто в ветвь иудаизма. Если, вместо того, чтобы поклоняться своему Иисусу Христу, христиане будут чтить еврея Иисуса, для еврейского народа это обернется потрясением, которого мы не можем допустить. Тем более что тогда они сразу объявят Иисуса более великим, чем Моисей, а с ним и Тора обесценится, даром что сам-то Иисус, напротив, говорил, что пришел не ниспровергнуть Закон, а только усовершенствовать его. Но ты же знаешь христиан: еврейский пророк, заявляющий, что он предлагает закон, более совершенный, чем Моисеев, — это для них слишком большое искушение. Им не удалось уничтожить нас посредством погромов, но путем ассимиляции мы будем стерты с лица земли. Огонь гитлеровских печей нас очистил, но, если Иисус больше не Бог, если он снова станет евреем, христианство вскоре поглотит иудаизм — сперва пожует, а потом заглотит и переварит в ненасытном брюхе церкви. Вот почему нас тревожат изыскания вроде тех, которыми занимается Нил.
Тут перед ними поставили две громадные пиццы, аппетитно благоухающие жареным свиным салом. Моктар с аппетитом приступил к своей порции.
— Попробуй это, потом скажешь мне, каковы новые ощущения. И если мы угодим в ад, то хотя бы будем знать, за что. М-м-м… Что у вас, евреев, ужасно, так это ваша паранойя. Не могу понять, зачем вы все время ищете повод для страха. Но я вас знаю, с вашей точки зрения, такой ход мысли оправдан. Главное — избежать сближения с христианами, чтобы не потеряться, как капля в море. Предоставить папе прослезиться перед Стеной Плача, но дальше табачок врозь. Ладно, так тому и быть. Но тогда что вы будете делать, если этот симпатяга Нил будет упрямо продолжать свои раскопки?
— Мне уже дали по рукам, когда я хотел было… скажем, прервать его труды немного преждевременно. Я получил указания: дать ему возможность действовать и посмотреть, что из этого выйдет. Да и у Кальфо такая же политика. Встретившись с французским монахом и потолковав с ним, я дал ему небольшой толчок, не исключено, что моя подсказка поможет ему отыскать то, что нужно всем нам. К тому же Нил любит Рахманинова, это доказывает, что он человек со вкусом.
— Похоже, он тебе понравился?
Лев со смаком проглотил большой кусок пиццы — эти гои умеют-таки готовить свинину.
— Я нахожу его весьма симпатичным, даже трогательным. Вам, арабам, этого не понять, поскольку Мухаммед никогда ничего не смыслил в иудейских пророках. Нил похож на Лиланда, они оба идеалисты, духовные сыны Илии, а он для евреев и герой, и пример.
— Не знаю, смыслил ли Мухаммед в ваших пророках, но я Мухаммеда понимаю, неверные не должны жить.
Лев отодвинул пустую тарелку.
— Ты из рода Корайш, а я Бариона. Я потомок зелотов [22], некогда наводивших ужас на римлян. Как и ты, я не знаю сомнений, защищая свои ценности и традиции. Зелотов еще называли сикариями за виртуозное владение коротким кривым кинжалом, сикой, и, в частности, техникой вспарывания вражеских животов. Но если Нил мне просто симпатичен, то с Лиландом мы дружны с двадцатилетнего возраста. Не предпринимай против них ничего, не предупредив меня.
— Твой Лиланд заодно с французом, ему известно почти все. К тому же он педик, наша религия осуждает это! Что до Нила, то раз уж он осмелился затронуть Коран и его пророка, правосудие Аллаха должно свершиться.
— Ремберт педик? Ты шутишь! Эти люди чисты, Моктар, я уверен в моем друге. Что там творится у него в голове — это дело другое, но Коран осуждает лишь деяния, он мозги не проверяет. Еще раз говорю — не трогай их без моего ведома. К тому же, если ты хочешь применить законы Корана, без меня тебе все равно не обойтись; в Римском экспрессе была детская игра, а здесь, посреди города, все куда сложнее — Моссад оставляет после себя куда меньше следов, чем ХАМАС, сам знаешь… Здесь ваши методы не подойдут.
Когда уходили, фляжка «Ста трав» была уже пуста. Но эти двое удалялись по пустынной улице таким уверенным шагом, будто не пили ничего, кроме воды из родника.
76
Соня шла, куда глаза глядят. Она с самого рассвета бесцельно бродила по городу. И все прокручивала в голове мучительные подробности того, что она по настоянию Кальфо сделала в последний раз. Нет, она так больше не может. «Я всего лишь проститутка, но это уже слишком». Ей было необходимо с кем-нибудь поговорить, поделиться своим отчаянием. Моктар? Он отошлет ее назад в Саудовскую Аравию. Он отобрал у нее паспорт и показал фотографии ее семьи, сделанные в Румынии совсем недавно. Ее сестры, ее родители в опасности; если она не будет послушна, за это поплатятся они. Молодая женщина вытерла слезы, высморкалась.
Только сейчас она заметила, что идет вдоль левого берега Тибра, миновав знакомый перекресток, весьма оживленный в этот утренний час. В конце широкой тихой улицы, что поворачивает к Капитолию, она увидела два старинных храма и фронтон театра Марцелла. Ей не хотелось идти туда, там наверняка бродят туристы, а она жаждала уединения. Она перешла улицу, прямо перед ней были открытый вход храма Санта-Мариа-ин-Космедин. Даже не взглянув на знаменитые «Уста правды», куда не стоит совать руку врунам, она прошла мимо, прямо в ворота.
Она никогда не бывала здесь, и красота храмовых мозаик потрясла ее. Хотя иконостаса здесь не было, церковь очень походила на те, в которые она ходила в юности и Христос во славе своей был тот же, что в православных храмах, и тонкий аромат ладана так же витал в воздухе. Месса только что закончилась, и мальчик из хора одну за другой гасил свечи. Она подошла ближе, опустилась на колени в первом ряду слева.
«Священник! Мне нужно поговорить со священником. Католики так же чтут тайну исповеди, как это принято у нас».
И тут появился священник, вышел как раз из двери слева — наверняка у них там ризница. На нем был широкий стихарь в белых кружевах, без особых знаков отличия. Лицо его было кругло и гладко, как у ребенка, но седые волосы свидетельствовали, что перед ней человек, умудренный житейским опытом. Она вскинула на него глаза, покрасневшие после ночи, проведенной в слезах, и в безотчетном порыве бросилась к нему:
— Отец мой…
Его взгляд мягко окутал ее.
— Отец мой, я православная… могу ли исповедаться вам?
С доброй улыбкой он смотрел на нее — ему были приятны те редкие случаи, когда он мог исполнить долг милосердия анонимно. Отраженный свет, который золоченые мозаики отбрасывали на осунувшееся от переутомления и тоски лицо Сони, придавал ее чертам красоту мадонн работы средневековых сиенских мастеров.
