Лост, подумал я. Так официально. Она впервые со времен нашей встречи назвала меня по фамилии. Я зашел на свой джимейловский адрес и загрузил ее письмо. Тема указана не была. К письму прикрепили четыре файла с разрешением jpg. Я щелкнул по первому. На экране всплыло фото, судя по всему, старое, похоже, отсканированное. Такие обычно делали в семидесятых – восьмидесятых. Семейный портрет. Отец с матерью. Им где-то за тридцать. Одеты в стиле тех лет. Перед ними, как я понял, – их дети, сын с дочерью. Джесс я узнал сразу, хотя ее прическа меня рассмешила. На фотографии ей было лет семь или восемь. Брат был старше ее года на три. Обыкновеннный мальчик. Я всмотрелся в их лица. Не могу сказать, что уже в тот миг во мне что-то шевельнулось. Нет. Дети как дети. Во втором файле было фото, сделанное, судя по всему, в девяностых. Где-то в горах. На фото были двое. Джесс, девочка лет двенадцати в белом чепце, который когда-то носили женщины мормонов. И ее брат – уже почти взрослый юноша – в настоящей техасской ковбойской шляпе. Оба смотрят куда-то вдаль. Фото запечатлело их профили. Она улыбается, пытаясь погасить улыбку. У него в глазах тоска по неведомым далям. Этот ракурс показался мне знакомым. Подбородок, рисунок скул. И вот тогда во мне действительно дрогнуло. Третье фото все расставило по местам. Он стоял в мундире кадета, видимо, на территории кампуса. Она держала его под руку и гордо улыбалась в камеру. Сомнений не оставалось. Это был тот самый парень, правда, много лет назад. Последнее фото было цифровым. За тем самым столиком. В том самом баре. Два дня назад. Его могли снять на телефон Джесс. Капитан в парадном мундире. И она. Оба подняли коктейли с зонтиками. Она обняла его за шею и целует в щеку. Оба смеются.
Идиот, подумал я, почти вслух. Какой же я идиот…
На часах было девять утра. Не без труда я прикинул, что в Чикаго сейчас два ночи. Для Джесс еще не поздно. Она хвасталась, что потомственная сова, и работа во вторую смену для нее как манна небесная. Всегда есть время поспать по утрам. А потом еще и поваляться и почитать что-нибудь стоящее. Я набрал ее номер. После третьего гудка она взяла трубку:
– Джесс…
Она вздохнула:
– Привет, Джей.
Несмотря на поздний час, ее голос звучал все еще бодро.
– Как-ты? – спросил я.
Она, видимо, улыбнулась:
– Как я? Просто замечательно! У меня еще никогда не было такогоНового года.Знаешь, когда ты исчез, я прождала тебя до закрытия. Постоянно звонила. Вчера после обеда поехала к тебе. А тебя нет. Стала звать Либерту – тишина. Подумала, вы пошли гулять. Облазила весь парк, замерзла, как потерпевшая. Никого. И постоянно одна и та же песня – абонент находится вне зоны…
– Просто я…
– Не просто. Все это было совсем не просто. Я вернулась в кафе. Я места себе не находила. Ну и тут Клемона пожалела меня и проболталась, что ты давал ей кучу денег, чтобы она подменила меня на выходные. Я же не дура. Я давно видела. Я понимала – ты затаился, что-то готовишь. Оставалось узнать, почему ты исчез. Я промотала в голове весь тот вечер, когда ты должен был заехать и не заехал. И поняла. Вернее, догадалась. Нас трижды обносили пару лет назад. И мы поставили камеры. Две тебя пропустили. А третья, та, что на аптеке через дорогу, сняла во всей красе. Как ты подъехал. Собирался выйти. И не вышел, потому что увидел, как я сижу с Кевином.
– Ты кокетничала напропалую.
– Слушай. Мы с ним разминулись на Дне Благодарения. Он не смог приехать. В кои веки он снова оказался в Чикаго и решил сделать мне сюрприз. Девчонки не знали, что он мой брат. Ну и я решила их разыграть. Ты же видел, какой он красавец. Там все только и пялились на нас.
– Я думал…
– Нет, Джей. В том-то все и дело, что ты не думал. Думать пришлось мне. Если бы ты действительно подумал, ты бы вошел и спросил, как нормальный мужчина. Я бы вас познакомила. Посидели бы вместе. С Кевином всегда есть, о чем поговорить. Вам обоим было бы интересно. А потом мы с тобой отправились бы туда, где ты сейчас один. Или не один. Но по крайней мере – без меня. А вместо этого ты сбежал, как трус, представив, что у тебя нет шансов против этого мачо. И знаешь, я одного не могу понять. Хорошо. Допустим, я – вертихвостка. И у меня куча левых связей. Допустим. Объясни, какой мне смысл крутить любовь на виду, зная, что ты должен за мной заехать? Ради чего? Ради адреналина? В кафе, где тебя все уже знают как моего парня. Когда у меня своя квартира в пяти минутах езды, и я могу закатывать там такие оргии, что крыша ходуном. И об этом никто никогда не проведает. Тем более, ты. А как же поговорить, Джей? Куда девалось твое красноречие? Ведь ты же сыпал золотые россыпи по любому поводу. А тут надо было сказать два слова. Три. «Кто это, Джесс?», —и все. Все сразу бы выяснилось. Вместо этого ты задал мне кучу глупой работы. Я позвонила маме. Она нашла фото в альбоме. Потом папа отсканировал их и переслал мне. Все это в канун Нового года, когда у всех и так дел по горло. И я носилась в кафе, принимая заказы. И звонила тебе. И все было без толку. Мне хотелось то послать тебя подальше, то выть от безызходности. Потому что я-то понимала, что все разрывы и расставания в этой жизни происходят именно из-за таких вот глупостей. Смешных, идиотских пустяков.
Я просто молчал. Мне нечего было ей ответить.
– А потом я как будто разделилась. Часть меня была жутко оскорблена. Она сказала:даже убийце дают последнее слово. А он упек тебя в потаскухи и не спросил. Да, не слишком он тебя ценит, раз считает, что ты, как обыкновенная шлюха, готова крутить любовь налево с первым попавшимся красавчиком. Что проку от такого? А вторая часть ответила: он просто слишком тебя любит. Он готов был скорее потерять тебя, чем разделить с кем-то. Человек, который возводит любовь на такую высоту, уязвим для любых сюрпризов. Первая юродствовала: почему он не вошел, как мужик? Дал бы ему в рожу, обозвал тебя бл*дью. И хлопнул дверью. По крайней мере, это был бы поступок. А вместо этого он просто сбежал. Вторая сказала: нет, не просто. Там, на записи, увидев вас в кафе, он берет телефон, но не звонит. Потом сзади поъезжает машина. Мигает фарами. Он запускает двигатель. И зачем-то включает дворники. Хотя ни снега, ни дождя на улице нет. Посмотри. Восемь тактов. Как двойной метроном. Он трогается почти рывком. И глохнет. Снова заводится. И исчезает. У него прострация. Шок. В таком состоянии вообще нельзя садиться за руль. Тогда одна сказала: смотри, это даже не испытание. Глупый пустяк, не больше. И при первом же чихе он ушел в аут. Как можно строить жизнь с таким человеком? А вторая ответила: да, иногда он слишком восприимчив. И, судя по его холостяцкой пещере, звезд с неба не хватает. Ничего. Как-то справимся. Голым я его уже видела. Меня все устраивает. И первая рассмеялась: ты готова соединить жизнь с человеком, который сбежал, увидев, как кто-то другой сжимает твои ладони? А вторая сказала: в конце концов, я смогу продать бар, и мы уедем куда-нибудь. И купим дом. Интернет есть повсюду. Он сможет работать. У нас будет трое детей. Мы проживем долгую жизнь. И состаримся вместе. Этот человек разделит со мной все мои дни. Я уже держу его старую, морщинистую руку. Просто он об этом еще не знает.
