Он не мог допустить, чтобы она находилась здесь, но продолжал сидеть и слушать ее мягкий голос. А она продолжала расспрашивать его о том, какие гардины он предпочитает и какие блюда хочет заказать на ужин…
Он чувствовал, что его затягивает странный омут. Это трогательное внимание к нему, ее деликатность и непосредственность оказались для него сильнее самых крепких оков. Господи, она строит планы на будущее! Рассуждает обо всем, как его жена… Но она и есть его жена. Настоящая и единственная. Навеки.
За окном темнел закат, мягкий воздух просачивался в столовую. А ее речь все лилась и лилась.
— Возможно… у тебя нет больше дел сегодня вечером, — она осторожно взглянула на него из-под ресниц. — И ты захочешь выпить кофе вместе со мной? В маленькой гостиной. Возле моей комнаты?
Мишель, помедлив, молча кивнул. Нельзя забывать, что она в опасности. Если он останется с ней, то будет уверен в том, что все в порядке.
Бертье долго ходил возле огромного окна, выходящего на балкон. Комнату освещали лишь пара свечей да еще сквозь венецианские гардины пробивался алый свет заката.
— Зачем ты вернулась? — спросил он.
Она аккуратно взяла чашку с кофе, стараясь, чтобы не дрожали руки.
— Потому, что это неправильно. Я не должна уезжать.
— Я сказал, что ты свободна.
Ее губы упрямо изогнулись.
— Это неправильно.
— Ты должна была уехать, — гардины зашуршали, когда он задел их рукой. — Черт возьми! Я не могу обещать… уезжай отсюда! Ты не обязана жить со мной.
— Брак — это определенные обязательства. Мы произнесли клятву. Не знаю, как смогу поддерживать тебя в горести и печали, если буду на расстоянии.
— Это все пустые слова.
Она резко встала.
— Это не пустые слова. По крайней мере, для меня. Ты не смеешь так говорить.
— Как ты великодушна. Просто ангел!
— Тебе смешно? Ну что ж, ты вправе упрекнуть меня за то, что я — не та, на ком ты хотел жениться. Я знаю, что именно я во всем виновата.
— Я не жалею о произошедшем, — тихо пробормотал он.
— Ах, вот как? Значит, ты решил использовать меня как замену… Видишь, я уже научилась сарказму. Это ты меня научил.
— Я не жалею, — громче проговорил он. — Я не жалею о нашем браке. Я люблю тебя. Именно тебя. Поэтому все так вышло.
Он почувствовал, как участилось его сердцебиение.
— Но это ничего не меняет. Я не желаю, чтобы ты здесь оставалась. Я не хочу, чтобы ты находилась в моем доме.
На его лице ничего нельзя было прочесть. Ветер раздувал занавески…
— Мой господин, я не понимаю вас.
— Тогда забудь. Все забудь.
Он решительно закрыл все окна и тщательно проверил засов на двери.
Виола встала с кресла и подошла к постели.
— Я не смогу забыть.
— Забудь. И уезжай! Живи, как хочешь.
— Я не хочу уезжать. Я слишком люблю тебя. Ты и сам это знаешь.
Он пристально взглянул на нее.
— Боже, Виола! Где твои безупречные манеры? Что сказали бы милые старушки с улицы Сент-Дени? Дама не должна говорить о своей любви.
Виола потупила взгляд.
— Ты не веришь мне?
— Ты все знаешь о моем прошлом, — жестко проговорил он. — И никогда не сможешь примириться с этим. Ты не можешь ощущать ко мне даже простую симпатию.
Девушка продолжала рассматривать пол.
— То, что я знаю о тебе, — выше всяких похвал.
Он грубо рассмеялся.
— Так вот каково твое мнение!
— Я знаю все.
Он прекратил смех.
— Знаешь? Она сказала тебе?
Она подняла на него глаза, и в них светилась нежность. Он почувствовал, что у него подкашиваются ноги.
— Я люблю тебя.
— Это невозможно.
— Это есть.
Воздух с трудом находил путь в его легкие.
— Ты не должна так говорить.
Она упрямо вздернула подбородок.
— А я так говорю.
— Ты все лжешь. Ты не можешь…
— Я не буду спорить с тобой. Княгиня Софи накануне нашей свадьбы рассказала мне… о некоторых вещах, которые необходимо знать девушке, вступающей в брак. Она сказала, что тебе, возможно, кое-что может не понравиться. Теперь я вижу, что она была права. Разумеется, ты видишь во мне массу недостатков. Я недостаточно хороша для тебя и попросту являюсь… маленькой бродяжкой, которую из милости подобрала знатная дама, а после ее смерти я вновь оказалась на улице. И… я не могу не чувствовать к тебе нежности, уважения и заботы. Пусть даже тебя окружает множество проблем, пусть тебе многое не нравится во мне, но для меня главное — окружить тебя заботой и любовью. Я хочу растопить лед, в который ты оказался погружен судьбой. Я хочу, чтобы ты чувствовал, что не один в этом мире. Мне все равно, каким было твое прошлое.
Внутри у него что-то дрогнуло. Он притянул девушку к себе.
— Тебя не отпугнет даже это…
Он крепко поцеловал ее, сжимая изо всех сил, хотя знал, что делает ей больно.
Цветок на ее корсете смялся, источая пряный аромат. Его руки скользили по ее телу, кружили на его изгибах, сминали юбку…
Мишель был возбужден… Намеренная грубость, вспышка страсти…
Он отпустил ее так же внезапно, как привлек несколько минут назад…
Даже в сумерках было заметно, как привлекательно она выглядит в таком взъерошенном виде — грудь оголена, юбки взметнулись вверх, обнажив ее ножки в приспущенных чулочках, волосы разлетелись по плечам, глаза широко раскрыты, а губы алеют от жарких поцелуев…
— Даже это… — она слегка стыдливо улыбнулась и одернула юбку. — Но знаю, что ты вновь сожалеешь об этом.
Да, он сожалел. Он хотел ласкать ее, купаться в ее волосах… Но снова опасался прикасаться к ней.
— Наверно, меня не отпугивает все это, потому что моя мать, похоже, была женщиной свободного поведения…
Господи, о чем она болтает! Какой вздор. Милая, упрямая, решительная, неразумная Виола… Она знает о нем все и просит прощения за грехи своей матери, которую, наверно, и в глаза не видела… Она вновь говорит о своей любви…
Он ничего не понимал.
— Я хочу, чтобы ты остался сегодня у меня.
— Хорошо. Я подожду на балконе, пока ты переоденешься.
По ее губам скользнула улыбка:
— Я недолго.
Он вышел на балкон. В небе тускло светила луна, отбрасывая неясную дорожку на траву. Нужно стать такой же тенью. Нужно спасти ее.
