Чем прекрасно второе января? Лично для меня тем, что наконец все разъехались.
Вчера вечером пару раз прошелся под окнами с проволочной петлей и повизжал дико за углом на два голоса с причитаниями. И утром разъехались все.
Провожал всех, по обыкновению своему, хлопотливо. Когда гости гуськом пошли к автобусу, любовался. Вот есть Венский бал, как я помню. А есть, наверное, и такое: Венский бал после наезда атамана Платова. Бредет бал в Сибирь в полном составе. Кто в чем на балу был – так и бредет в колонне. И я смотрю на этот Венский бал уже где-то при его входе в Тюмень. То есть перья у бредущих еще присутствуют, но не там и не у тех. На ногах накрученные куски ковров. На головах – заиндевевшие куски штор. Плюс видны следы торопливых ночевок в лютой степи, когда графиня с горящим поленом отмахивается от барона, а кругом сидят заинтересованные волки, которые еще под Тамбовом увязались за процессией.
По гостям было видно, что два, два наезда дикого атамана произошло. По локонам их. По платьям. И общему такому состоянию.
Лоукостер
Туда летел самолетом.
Вхожу в салон опоздавшим. Весь салон в черных форменных ушанках. Весь салон.
Я зашел. Офицер (решительно во всем черном) встал с кресла 2С и взмахнул рукой. Ушанки синхронно снялись.
Я в проходе стою. Первый раз такое вижу.
Хотел прослезиться и срывающимся в фальцет голосом вскричать:
– Благодарю за службу! Господа гардемарины, эскадре с якоря сниматься, бою походу товсь! Японский адмирал, который болтается сейчас у рейда, хочет нас атаковать! Пусть! И если же судьба сулит нам смерть! И ежели этот наш парад последний! Знайте! Мы идем! Сомнения! Прочь! На прорыв! С Богом! Ура! Гимн!
Вместо этого скоренько прошмыгнул на свое место, где конспиративно затаился. Достал из портфеля легкий завтрак, начал деликатесно обстукивать о подлокотник яйца и присаливать их, лучась при этом добротой и тихим покоем. Потом вытирал о кресло руки в плавленом сырке.
Нахимовцы, видимо.
Весь полет нахимовцы общались между собой солидными оперативными голосами. Такие голоса должны звучать по богатым адмиралтействам, в дубовых залах с чуть выпуклыми наружу окнами, над картами с обозначениями броненосных соединений. Под шорох подобных голосов линкоры когда-то начинали слепо водить главными калибрами.
Когда рядом вымуштрованные люди, чувствуешь себя нескладным штафиркой. Вздыхаешь. Сидишь с торчащей напряженной шеей и ругаешь себя за то, что когда-то свернул не на ту дорожку.
Я думаю, что сейчас я был бы хоть даже и генерал-майором для начала. Или, напротив, стоял бы в карауле с полуоторванным одиноким погоном с единственной крошечной звездочкой. Кругом была бы полярная ночь, боязливые, встрепанные ледовитым ветром волки смотрели бы в окно караулки, а я с седой бородой до пояса и зажелтелыми кудрями из-под случайной бескозырки свято и прямо караулил бы телефон страшной полярной связи. Один на острове третью навигацию.
Зная меня, выбрать третий вариант развития событий сложно.
Обратно (так получилось, и не спрашивайте, как получилось) летел лоукостером «Победа».
Полет сразу же задался. Еще на земле. Два раза бегал в кассу, чтобы допустили к полету. Рядом какой-то гражданин доплачивал за багаж. Предложил гражданину сдать в багаж спутницу, а женой в 57 кг весом объявить перед Господом чемоданчик свой. Посадить чемоданчик с собой рядышком и, демонстративно милуясь, долететь до места назначения. Ныне времена такие, что попрекать некоторой странностью в выборе сожителя не должны. Жене же и в целлофане будет нескучно с прочими грузами лежать, если удастся распространить мою идею среди прочих.
Убедить до конца не удалось, потому как из кассы меня погнали в другую кассу. Обернулся на бегу, супруги смотрели друг на друга, как бы узнавая себя с другой, что ли, стороны.
Прибавил ходу.
После лаяний у кассы и просовывания в окошко выразительного лица, конечно, стал совсем опаздывать. К посадке гнал на всех парах.
Прижимая к груди портфель, вошел, вновь опоздавши, в салон. В салоне – исключительно зеленые штаны, красные боты, вязаные шапки, подкрученные усы, бороды, очки. Целый самолет. Все напоследок струячат в Сеть свои стильные идеи и находки. Один сразу на трех гаджетах наяривал. Видимо, вожак свирепой стаи. Как я таких называю, хипстер-секач. Остальные, впрочем, пожиже.
Прошел на свое место вольной походкой, иронично глядя по сторонам. Жаль, никто внимания не обратил. Все заняты жизнью.
Персонал на «Победе» прекрасный. Видно, что хотят пассажиров радовать – повязали на себя косынки, например. Свет включали, выключали. На малейший шорох с мест неслись с телегой со всех ног: «Мусор! У вас есть мусор!»
Открыл бутылку воды, купленной под гипнозом у тетки, стоявшей с бутербродной телегой на пути между кассами. Тут же почувствовал на себе немигающий взгляд сопровождающего члена экипажа. Пробовал пить, покашлял. Сжал бутылку в кулаке.
Свободной рукой открыл журнал из кармашка. Прямо на развороте: «Как нам сберечь самолет?» Прочитав информацию о том, что пассажиры обязаны сберечь самолет, решил попить снова.
Снова шипнул пробкой бутылки. И снова немигающий взгляд.
Тут свет вырубили, слава те господи. «Не отдам», – так решил.
Победой доволен.
Итальянская опера
В минуты тягостных переживаний, когда день похож на серое тяжелое пальто, я запираюсь у себя на чердаке и слушаю итальянскую оперу.
Уж не знаю, как это получилось, что все эти надуманные страсти возвращают меня в боеспособность. Помахивая двумя топорами, дирижирую оркестром, подпевая звездам.
И знаете что?!
У Верди есть такое свойство – когда он не очень любит персонажей, когда персонажи, скажем прямо, отвратительны, Верди наделяет их самой красивой музыкальной темой.
Странно, конечно, но понять можно.
Гостеприимство
Вчера по оплошности не заперли ворота и дождались гостей.
Сошел к гостям со свойственной мне простодушной суровостью, крутя над головой безмен. Вот были же раньше времена, никто ко мне не приезжал вовсе! И хоть было порой жалко переводимых под чанами с кипящей смолой дров, а все ж было это безгостевое время удивительно хорошим. Чистым таким было. Спокойным и искренним, как крынка парного молока на подоконнике.
