— Почему?
— Элизабет — она такая. Обожает таинственность. Ты-то, наверное, знаешь. Она, например, никого не приглашает к себе домой.
Фрёлику стало не по себе. Вибеке говорила об Элизабет в настоящем времени.
— Элизабет умерла, — сказал он. — Разве Йим тебе не сказал?
Вибеке покачала головой.
Молчание затянулось. «Почему она не спросит об Элизабет? Почему не спросит, как она умерла? Что с ней случилось?» Фрёлик задумался, а потом спросил:
— Вы с Йимом живете вместе?
— Живем ли мы?.. Нет. — Она так сосредоточенно смотрела в стол, что казалось, будто ее глаза закрыты.
— Но ты передала Йиму мои слова насчет ключа. Ты знала, кто я такой, когда я пришел смотреть твое выступление.
— Мы с Йимом разговариваем — иногда. Но серьезных отношений у нас нет.
— Скорее всего, его обвинят в убийстве.
— Кого, Йима? — Вибеке по-прежнему не поднимала глаз.
— Кто-то поджег загородный дом, в котором была Элизабет.
— Когда?
— В ночь на двадцать девятое ноября. С воскресенья на понедельник.
— Поджог устроил не Йим. — Вибеке наконец подняла голову, задумчиво посмотрела на Фрёлика и сказала: — Ту ночь Йим провел у меня.
Оба долго молчали. До их слуха начали долетать шумы: звон тарелок, звяканье столовых приборов, приглушенный гул голосов.
— Ты уверена? — сипло спросил он.
Вибеке едва заметно улыбнулась:
— Конечно, уверена.
— Я насчет времени…
Она кивнула. Потом в очередной раз смущенно улыбнулась и пояснила:
— Извини, но я не хочу тебя обманывать.
Они вместе шли по улице Карла-Юхана в сторону Центрального вокзала. Фрёлик остановился на перекрестке с Киркегата и сказал:
— Мне туда.
Вибеке несколько секунд смотрела на него, а потом спросила:
— Точно?
Он кивнул. Она встала на цыпочки, коснулась губами его щеки и зашагала дальше по улице Карла-Юхана. Он смотрел, как ее гибкая фигурка исчезает в толпе, а потом и сам зашагал прочь — в другую сторону, к Киркеристен.
Он спустился в метро и поехал домой, горя от нетерпения. Добравшись, тут же бросился к машине. Счистил снег с багажника, достал скребок и лопату. Выкопал колеса из сугроба. Сел за руль, завел мотор и поехал на Третье кольцо. Повернул на Драмменсвейен и, выехав из Осло, направился в сторону Стейнсхёгде. Ему снова было не по себе; он старался ни о чем не думать и смотрел на дорогу, на заснеженные деревья. Наступила зима. В Бейнадале он повернул на Фагернес. Однако на сей раз перед его глазами уже не плясали языки пламени и длинные трубчатые кости. Только безостановочно сосало под ложечкой. И думать он начал по-новому: пересматривать каждую крошечную подробность, вспоминать произнесенные слова, пытаясь угадать, что же они означали.
Когда он затормозил перед полицейским участком, Пер-Оле Рамстад по кличке Клюква уже ждал его, как и обещал.
— Ну ты и завелся, Франк! Выглядишь так, словно только что вернулся из тренировочного лагеря.
— Мне нужно знать, кто именно видел Мерете Саннмо в Фагернесе несколько недель назад, — ответил Фрёлик.
— Я тебе верю, — сказал Клюква. — По твоему лицу вижу. Но не знаю, чем могу тебе помочь.
— Ладно, — быстро проговорил Фрёлик. — Нельзя терять времени. Вот, посмотри. — Он протянул Перу-Оле фотографию из газеты. — Сходи к своему свидетелю и спроси, не с этим ли мужчиной обедала Мерете Саннмо.
Клюква взял вырезку, внимательно посмотрел на нее и вынес вердикт:
— Слабак! Как его зовут?
— Инге Нарвесен.
— Чем он занимается?
— Покупает и продает акции на товарной бирже Осло. Он миллиардер.
— Ладно, так и быть, — сказал Клюква, возвращая Фрёлику вырезку. — Ответ утвердительный.
— Не пудри мне мозги! — взорвался Фрёлик. — Мне нужно, чтобы ты показал.
— Нет необходимости, — ответил Клюква. — Свидетель — я. Я собственными глазами видел, как Мерете Саннмо обедала в отеле с этим типом.
— Почему же ты сразу не сказал?
Клюква грустно улыбнулся:
— Ты тут совершенно ни при чем. Зато очень даже при чем моя жена и женщина, с которой мы обедали, когда я увидел ту парочку.
Фрёлик глубоко вздохнул и негромко сказал:
— Спасибо тебе, Пер-Оле! В следующий раз съездим вместе порыбачить в Веллерс. Спасибо!
Успокоившись, он поехал назад. Включил радио, стал слушать, как Джонни Кэш перепевает песню группы U2. Акустическая гитара и голос. Все. И мелодия, и манера исполнения сочетались с тем, что творилось у него на душе.
Глава 41
Франк Фрёлик снова сидел за зеркальным стеклом, только на сей раз в обществе Гунарстранны. В кабинете для допросов хозяйничал Люстад из криминальной полиции. Напротив него устроились Инге Нарвесен и его адвокат — пухлый, с лунообразным лицом под густой нечесаной шевелюрой. Судя по всему, адвокат был специалистом по корпоративному, а не по уголовному праву. Вид у адвоката и его подзащитного был мрачный, недовольный.
— Значит, вы отрицаете? — переспросил Люстад.
— То, что я обедал в отеле? Вовсе нет.
— Вы обедали один?
— Нет.
— С кем?
— Понятия не имею, как ее звали.
— А вы попытайтесь вспомнить.
— Я говорю правду! Не знаю, как ее звали. Она представилась Таней, но сомневаюсь, что так ее назвали при рождении.
— Вы совершенно правы. Какие отношения связывали вас и так называемую Таню?
— Она проститутка. Она продавала, я покупал.
— Что она продавала?
— Что обычно продают проститутки?
— Отвечайте на вопрос.
— Они продают себя.
— Вы поехали в Фагернес, чтобы заняться сексом с женщиной, которая работает официанткой в Осло?
— Мне кажется, слово «официантка» не до конца очерчивает круг ее занятий.
— Ладно, поговорим о другом. В тысяча девятьсот девяносто восьмом году у вас был роман с одной молодой женщиной. Это так?
— Возможно. Кого конкретно вы имеете в виду?
— Элизабет Фаремо. Тогда она работала продавщицей в магазине «Фернер Якобсен», где вы были постоянным покупателем. Роман начался по вашей инициативе?
Инге Нарвесен покосился на адвоката. Тот кивнул.
— Понятие «роман» очень растяжимое, — ответил Нарвесен.
