– Не обещал? – прошипела она. – Тогда какого черта ты водил меня на вечеринки и танцы? Зачем приезжал сюда и часами заговаривал мне зубы, если не интересовался мной?
Брет отступил на шаг, потрясенный ее злобой.
– Мы просто хорошо проводили вместе время, вот и все, – пробормотал он. – В хорошей компании веселее. И я ведь тебя сразу предупредил, что после развода с Марлин не собираюсь заводить серьезных отношений ни с кем.
Лорейн швырнула кружку на пол.
– Вы, проклятые мужики, все одинаковые! – заорала она ему в лицо. – Приезжаете сюда, нагружаетесь пивом до отупения и только и бубните про свою проклятую шерсть, проклятых овец, проклятую траву и проклятую засуху! Я для вас значу не больше этой проклятой стойки!
В баре стало очень тихо, все посетители с интересом ловили каждое слово. Это было получше всякого кино.
– Прости, но если ты так все это воспринимаешь, может, тебе лучше действительно уехать отсюда?
По лицу Лорейн покатились слезы, оставляя черные дорожки туши.
– Не хочу я никуда уезжать! Не нужны мне эти проклятые путешествия. Все, что я хочу, Брет, это находиться рядом с тобой! Неужели ты не видишь, что я чувствую к тебе? – всхлипывая, с трудом выговорила она.
Брет пришел в ужас. Такого он не ожидал и теперь чувствовал себя последним грязным ублюдком.
– Я не знал… Лорейн, прости, ради бога…Ты неправильно меня поняла, девочка. Я думал, ты все понимаешь! – бормотал он, не в силах посмотреть ей в лицо и сгорая от стыда.
– Негодяй! – Лорейн разошлась не на шутку, она зашипела, как змея. – Ты теперь перекинулся на эту миссис Сандерс? Уложишь ее в постель и получишь Чурингу, да? Ну, ты еще наешься дерьма, парень! Увидишь! Она проглотит тебя, выплюнет и укатит в свой Сидней, только ее и видели. А тебя вышвырнет со своей земли, вот увидишь! Но не рассчитывай, что я буду тебя тут ждать!
– Какого дьявола? Что тут за бесплатное кино? Что здесь происходит? – заорал отец Лорейн, появляясь в дверях бара. Русский акцент звучал странно в его австралийском выговоре.
Брет с облегчением взглянул на Николая Каминского, радуясь, что безобразная сцена наконец окончится.
– Ничего страшного, Ник. Лорейн просто немного вышла из себя. Это сейчас пройдет.
В ответ Лорейн выплеснула ему в лицо полную кружку пива.
– Нечего защищать меня, подонок!
Ник перегнулся через стойку и крепко схватил дочь за руку. Он был немного ниже Лорейн, но руки у него были тяжелые, как кувалды.
– Сколько раз, черт побери, я тебе говорил, а? Этот парень тебе не нужен! Ты выйдешь замуж только за русского! – заорал он не лучше дочери. – Я найду тебе нормального русского парня. Ты угомонишься и нарожаешь мне нормальных, русских внуков.
Лорейн вырвалась и отступила.
– Не нужны мне твои проклятые эмигранты! Здесь тебе не проклятая Москва! – крикнула она и выбежала из бара, громко стуча каблуками.
Брет молча вытирался платком. Ник пожал плечами, прошел за стойку и налил себе водки – ничего другого он не признавал.
– Женщины… – вздохнул он. – Эта девчонка доставляет мне одни неприятности с тех пор, как умерла жена.
Несмотря на неловкость, Брет не мог не заступиться за Лорейн.
– Она была немножко резка, но имела на это право. Я, наверное, действительно сильно расстроил ее и виноват перед ней. Но я никогда…
Николай отмахнулся и налил ему водки.
– Знаю, знаю. Ты хороший мужик, Брет, но не для моей Лорейн. Я найду ей хорошего русского мужа, и она успокоится, не переживай. Лучше русских мужиков никого нет! – Он засмеялся и стукнул кулаком по стойке. – Женщины никогда не знают, что для них лучше, пока мужчина не вобьет им это в голову. Я присмотрю за Лорейн, не волнуйся. Выпей!
Брет выпил залпом стопку, запил обжигающий глоток холодным пивом и взялся за шляпу. Он не хотел начинать сейчас очередную попойку с Ником, так как хорошо помнил, какой головной болью это заканчивается утром. И как потом отходишь несколько дней. Его организм уже достаточно проспиртовался во время отдыха, за две недели, проведенные с Джоном и Дэйви.
– Увидимся на скачках, Ник, – попрощался он и вышел из отеля.
Выезжая на дорогу, Брет еще переживал из-за неприятной сцены в баре. Он и не подозревал, что для Лорейн все это так серьезно. Хотя внутренний голос давно нашептывал ему, что он играет с огнем, а он, как глухая тетеря, старался ничего не слышать…
Глава 13
У Дженни почти не осталось обязанностей, когда все разъехались, дел по хозяйству было немного. Полное одиночество, в котором она казалась, гармонировало с покоем, охватившим осеннюю Чурингу. Видимо, Дженни это было необходимо, так как к ней стало возвращаться внутреннее спокойствие, которого она так долго была лишена. Дженни чувствовала, что душа ее наконец исцеляется от нанесенной травмы и оживает, расправляя крылья. Мир стал наполняться красками, и трагедия ее жизни больше не искажала реальность, гнев на судьбу рассеивался. Иногда она даже могла отстраненно думать о том, что с ней произошло. Дженни сознавала, что память о Питере и Бене навсегда останется с ней, но, как это ни больно, она должна отпустить их на волю и жить дальше одна…
Дни сменяли друг друга с успокаивающей монотонностью. По утрам Дженни объезжала окрестности или посещала зимние пастбища, где делала зарисовки и наслаждалась общением с людьми. Дикие, прекрасные лошади, которых объезжали сильные, суровые мужчины, часто заставляли ее часами не выпускать карандаш из рук. Она пыталась как можно точнее передать движения и силу противников в этой схватке характеров.
Риппер теперь предпочитал бежать рядом, и, лишь когда уставал, Дженни устраивала его в седельной сумке. Днем, во время жары, они спасались на веранде, где Дженни переносила на холст утренние наброски. Она работала с такой скоростью и мастерством, о которых раньше и не мечтала. Какая-то властная внутренняя сила двигала ею, не давая терять ни секунды драгоценного времени.
Осень медленно перешла в зиму, утренняя роса засверкала льдинками на траве, а вечерами стало холодно. Дженни теперь после ужина зажигала кухонную плиту, придвигала к ней кресло и вечер за вечером погружалась в мир Матильды, отыскивая ответы на свои вопросы.
Она дошла до самого толстого дневника, охватывающего несколько лет. Почерк Матильды заметно оформился, а фразы стали короткими и отрывистыми, как будто у нее не хватало времени писать подробно из-за вечной занятости.
В 1930 году Великая депрессия докатилась и до их глуши. Вокруг начали появляться запуганные, неумелые горожане, тащившие на своих спинах жалкие пожитки и кочующие от одной фермы к другой в поисках еды и работы. Это была потрепанная армия странников, ищущих чего-то, что существовало только в их воображении. В них сидело какое-то внутреннее беспокойство, которое не давало им долго задерживаться на одном месте, – как будто голые, бескрайние просторы этой земли пугали их своей необъятностью.
