Они крепко обнялись в знак согласия.
Накануне бенефиса Вера предполагала хорошенько выспаться, несмотря на засилье хлопот и беспокойств, связанных с представлением. Принятое совместно с Сашкой решение освободило ее от мучительных размышлений, она целиком погрузилась в образ Дездемоны. Говорила нежным голосом, кротко смотрела, двигалась с совершенной грацией и чувствовала себя влюбленной. Сашка купился на это и стал вдруг робким, смущенным. Краснел, когда Вера обращалась к нему. Даже перестал шляться по трактирам и еще невесть где. Верно, предстоящая разлука так воздействовала на юношу. В последние дни Вера не видела его пьяным или хотя бы навеселе.
Антипу Игнатьевичу покуда не стали говорить об уходе госпожи Кастальской из театра. Все могло измениться в одночасье. Находясь под влиянием роли и волнуясь перед бенефисом, Вера порой сомневалась в правильности решения, однако сомнения гнала: все потом, потом…
И вот она проснулась довольно поздно, полная сил и надежд, чувствуя, что этот день переменит нынешний уклад жизни. Сашки дома не было. Глаша подала барышне кофе. Волнение бенефициантки все возрастало. Что, если забудет роль или Натали изобретет новую пакость? В театре будет князь… Его надобно поразить. А что, если не получится? Он видел прежнюю госпожу Кастальскую, Анастасию. Вновь какие-то смутные догадки, предположения бродили в ее голове, но Вера усилием воли прогнала все посторонние мысли.
Приготовления заняли два часа: Вера затеяла ванну, и Глаша сбилась с ног, помогая хозяйке. И вот когда уже юная актриса готова была отправиться в театр, горничная сообщила испуганно:
– К вам господин Стельковский, просят принять.
Вера замешкалась от неожиданности. Сколько усилий она приложила, чтобы не помнить о гусаре, о своем падении, о злосчастном пари. Напоминание было болезненно и вовсе не своевременно. Однако Вера решилась:
– Проси.
Она приготовила гневную речь и уж было приняла сообразную случаю позу, однако все впустую. Завидев Стельковского, Вера в изумлении опустилась на стул. Гость был облачен в грубую солдатскую шинель и вид имел вовсе не победный. Куда подевался весь гусарский шик, гордая осанка? Смертельная бледность покрывала ланиты пришельца, даже усы его уныло опустились вниз.
– Что с вами? – со страданием в голосе воскликнула Вера.
Стельковский опустился на одно колено и поцеловал край ее платья.
– Ради всех святых простите меня!
Вера взяла молодого мужчину за руки и взглянула в его полные муки глаза. Он заговорил:
– Я позволил себе дерзость явиться к вам прежде, чем отбуду на Кавказ и расстанусь с вами навсегда. Я не мог не объясниться. Моя вина перед вами скоро будет искуплена, верно, жизнью. Да, я преступник, мне нет прощения, но и самый кровавый убийца мечтает о милосердии. О милосердии молю и вас…
Голос бывшего поручика пресекся, на глазах показались слезы. Он продолжил с усилием:
– Сегодня меня увозят под конвоем. Добрейший командир наш отпустил меня под честное слово проститься с вами. Мы никогда не увидимся более, я, верно, сложу голову под чеченскими пулями или умру от ран. Но я должен знать наверное, что вы простили меня…
И он вновь припал губами к платью Веры, не смея даже коснуться ее рук.
– Что произошло? – трепеща, спросила наконец девушка. – Почему вы разжалованы, почему Кавказ?
– Я дрался на дуэли с Шишковым. Корнет убит. – Кажется, бывший поручик всхлипнул. – Меня преследует его последний угасающий взор. Мысль, что я стал причиной его гибели и ваших страданий, доставляет нестерпимую боль. Только большими страданиями искупаются эти преступления. Но знайте, о, мой ангел, что я люблю вас. Да, я участвовал в споре и делал ставку, что добьюсь вашей благосклонности, но тогда я вовсе не знал вас, принимая за обычную актрису. Узнав вас ближе, я полюбил… И после запретил себе пользоваться вашей слабостью и одиночеством, это было бы неблагородно. Я надеялся объяснить, открыть вам правду, чтобы ничего меж нами не стояло. Шишков меня опередил… Да простят его небеса…
Стельковский плакал, не стесняясь присутствия юной девушки. Вера почувствовала, что вот-вот тоже расплачется.
– Я прощаю вас, – жалобно произнесла она, подавая Стельковскому руку, к которой тот страстно припал губами.
– Больше мне ничего не надобно!
Он поднялся на ноги.
– Но мне пора. Командир весьма рискует, а я не хочу, чтобы еще кто-то пострадал из-за меня.
Стельковский уже было направился к выходу, но Вера воскликнула:
– Постойте!
Она сняла с себя образок, присланный некогда Марьей Степановной, надела его на шею разжалованному гусару, перекрестила беднягу:
– Храни вас Бог. Я буду молиться за вас.
Губы Стельковского дрогнули.
– Маменька убивается, ее жалко! – едва выговорил он. – Ну да на все воля Божья. Прощайте.
Вера сидела одна, молитвенно прижав к груди руки. Душа ее ныла, на глаза наворачивались слезы. Ей жаль было бедного гусара…
Глаша напомнила, что пора в театр. Выходя из дома, Вера отметила, что страдание за Стельковского не сбило ее расположения к роли, а, напротив, усилило. Растревоженная душа просила выхода, роль должна получиться. Уже заняв свое место в уборной (у нее теперь была отдельная комнатка) и собираясь с мыслями, Вера увидела в зеркале, как лихорадочно блестят ее глаза, как румяны щеки, как во всех чертах лица играет жизнь.
Принесли костюм. Юная актриса тщательно его осмотрела, памятуя о «сюрпризах», которые обожает Натали. Явился нанятый куафер и занялся прической Веры. Заглянул Антип Игнатьевич справиться, все ли идет ладно. Удовлетворившись увиденным, он удалился, но скоро появился вновь с хитроватой улыбкой:
– Дитя мое, к тебе важный гость. Дозволишь ли впустить?
Вера испугалась: неужто князь за ответом пожаловал? Она надеялась, что он придет после представления, теперь же было вовсе некстати.
– Я раздета, не убрана, – попыталась воспротивиться юная актриса.
Антип Игнатьевич махнул рукой:
– Вздор! – и скрылся за дверью.
Тут на пороге возник русый богатырь Прошкин. Вот уж кого Вера никак не полагала увидеть! Она смутилась, накинула на плечи платок. Прошкин же и вовсе заалелся и потупил глаза. В руках он держал богатую сафьяновую шкатулку, которую, поклонившись, протянул девушке:
– Вот-с! Подарочек от всей души-с! Давеча имел счастие лицезреть вас в уморительном водевиле. Знатно-с!
– Ох! – горестно вздохнула Вера, но шкатулку приняла.
Ей теперь частенько приходилось принимать подарки от богатых поклонников ее таланта. Открыв шкатулку, она задохнулась от восторга: прекрасная диадема, украшенная крупными бриллиантами, засияла разноцветными огоньками в ее руках.
– Егор Власьевич, – продолжила Вера с укором, – ну на что такие дорогие подарки? Разоритесь ведь.
