— Что такое плюсовой бином?
— Ну это когда однополовая связь… так Валерьян Лукич выражается.
— Продолжайте.
— Так вот, когда это произошло, в меня точно вселился другой человек. Я уже не могла видеть мужчин, не могла даже прикоснуться к ним.
— Вы понимаете, что с вами произошло? — спросил Петров.
— Примерно, — ответила Ириша.
— Не думаю, — проговорил Петров. — А произошло вот что. Под воздействием сильных ощущений эффект удовольствия вытеснил многие другие свойства, присущие нормальному человеку. Порочное удовольствие, потребительская дурная страсть стала единственным вашим жизненным критерием. И самое печальное, приобщившись к разврату, вы стали активно втягиваться в преступления…
— Я никому не делала зла…
— Неправда. Вы пытались развратить Копосову.
— Она сама кого хочешь развратит, — вспыхнула Ириша.
— Вы втянули в свои порочные занятия ученицу ПТУ Зину Коптяеву.
Ириша закусила губу.
— Она сама напросилась…
— После того, как вы ей рассказали, что ее ждет и что она получит у Касторского.
— Разве ее били, насиловали? — уже возмущенно спросила Ириша.
— Хуже. Ей отравили сознание. У нее психическое расстройство. Могу сказать, у вас со здоровьем тоже не все в порядке. Ваша, как вы говорите, новая структура приведет вас к гибели и к нравственной, и к физической. Вы убили в себе личность. Утопили в порочных удовольствиях все свои человеческие качества. Поэтому вы и стали соучастницей убийства, грабежа и других преступлений.
— Я не убивала. Я ни о чем не знала.
— Инокентьев Игорь Зурабович дал другие показания.
— Инокентьев трус, он что угодно мог наплести…
— Не думаю. К этому мы еще вернемся. А сейчас ответьте мне на один маленький вопросик. Каким образом у Саши оказалась дверная ручка Касторского?
Ириша рассмеялась.
— Сашка хулиганка. Однажды она разозлилась и сказала: "Я у него все дверные ручки пооткручиваю". А вечером, когда мы уходили, Касторский принес ей пакет и сказал: "Это тебе". Саша заглянула в пакет. Там была дверная ручка. Как узнал о словах Саши Касторский, мы не знаем. Наверное, у него были подслушивающие устройства.
— Вы же отлично знаете, что были.
— Да, он записывал все, что связано с проявлением чувства удовольствия.
— Он вам давал послушать эти пленки?
— Вы же знаете. Он сам создавал эту своеобразную музыку, когда классика соединялась с сексом…
— Это действовало?
— Не то слово. Это так возбуждало, такой кайф, ты балдеешь моментально.
— И Зина Коптяева слушала эту музыку?
— Она ради этого и пришла.
— И как она реагировала?
— Она так расковалась, даже разнуздалась, что Касторский приостановил сеанс. Он не выносил грубости.
— Касторский к вам не прикасался?
— Нет, почему же? Он иногда ласкал нас. Но в этом никогда не было грубятины.
— Ваши родители знали о ваших занятиях?
— Папе до меня не было дела. Маме тоже, а вот бабушка чувствовала что-то. Она однажды прослушала пленки и устроила истерику, а потом прокляла меня.
— Как это?
— Ну сказала: "Проклинаю!"
— И вас это не задело?
— Очень даже. Я любила бабушку.
— А теперь?
— Теперь тоже. Только ее уже нет.
— А у вас с Сашей никогда не возникало возмущения, предубеждения против Касторского?
— Возникало.
— Причины?
— Он жадный, — тихо ответила Ириша. — Такой же, как Инокентьев. Держал меня на ублюдочном пайке. У Сашки — свои гешефты с драгоценностями, а у меня ничего. Меня одевали, кормили и только. У меня не было будущего. Сашка как-то сказала Касторскому, чтобы он меня обеспечил.
— И что Касторский?
— Он смеялся и говорил, что скоро, через год-два, все кончится в мире прахом, потопом и новым пришествием…
Ириша, так казалось Петрову, говорила искренне, и он слушал ее внимательно, изредка задавая вопросы.
Когда Петров наконец поднялся, Ириша сказала:
— Я ни в чем не виновата. Это они все. Я поняла, что ошибалась. Сделайте так, чтобы меня выпустили отсюда.
Совсем по-другому держалась Саша. Она вела себя агрессивно:
— В чем вы меня хотите обвинить? Лесбиянство — это не наркотики. Не подлежит преследованию. К тому же я не лесбиянка! — Она расхохоталась. — Вы, должно быть, отличаете ласки от нормальных половых связей?
Петров несколько не то чтобы смутился, а замешкался с ответом.
— Я здесь углядел другое. Целую цепь нарушений норм нормальной человеческой жизни. Меня интересуют истоки, причины порока.
— Вас интересует нравственная сторона дела. Я, как вы знаете, философ по образованию. Правда, университет я не закончила еще, но дело не в этом. Так вот, я хочу все поставить на свои места. Ничего безнравственного у Касторского не было. Мы изучали удивительные, беспредельные возможности нашего тела. Некоторые тренируют свои способности к ясновидению, учатся определять болезни, а мы работали в гедонистическом ключе. Касторский утверждает, что удовольствие не только снимает напряжение, но и противостоит злу, разрешает сложнейшие противоречия, излечивает от любых недугов. Касторский показывал результаты своих исследований. Медицинские анализы дали удивительную картину изменения общего состояния девочек после чувственного сеанса. Да, не смейтесь, это самые настоящие сеансы здоровья. Сеансы красоты, если хотите!
— Какое кощунство! — заметил Петров.
— У нас с вами разные взгляды. Красота должна спасти мир, — это не мои слова. Это Достоевский. Так вот мы были заняты поиском новой красоты.
— В башкирских сакомах, похищенных вами?
— Это другое, — ответила Саша. — Кстати, я не похищала, а приобрела их частным путем за две тысячи баксов. На всякий случай, вещи дорогие, у меня хранятся и расписки… Это понятно. А вот другое, чего вы понять не можете…
— Чего же?
— Чисто психологический момент…
— Ну?
— Если наш последующий этап — самоотречение, то этот сегодняшний период жизни означал познание той красоты, которая заключена в богатстве. Человек должен пройти все стадии развития. Одна из низменных стадий — достижение богатства. Я только вступила в эту стадию, Касторский, наоборот, ее завершал. Так вот, после этой первой стадии мы должны были перейти к следующей — к отречению от материальных благ.
— И что тогда?
