— Я с него хочу начать. Шутка ли, первая крепостная деревня. Знаешь, ведь в России все первое в почете. А тебе зачем Кремль понадобился?
— Как зачем? А радио, а телевидение, официальная публичность? Без Кремля сегодня никак нельзя. У них в руках все медийные каналы. Я в «Римушкино» согласился пойти, чтобы к олигарху Гусятникову поближе быть. Как же иначе к капиталу пробиться? Может, он похлопочет! Иван Степанович человек со связями, с большим состоянием. Но и ты можешь мне помочь. Давай еще один договор заключим: ты мне во всем помогаешь, а я тебе.
— Браво! — «Я так и думала, значит, не ошиблась!» — пронеслось у нее в голове. — Нравится мне этот подход! Только потом, когда на звезды взберешься, не забывай. Знаю я некоторых, о звездах мечтающих. Да и сама на таких похожа!
— Нет-нет, договор есть договор! Никогда не нарушу!
Оба оглянулись на звук шагов. В гостиную вошла Арина Козявкина, критикесса.
«Да, любопытная публика собралась, — усмехнулся про себя Иван Степанович. — Скучновато, конечно. Утомительно. Я с подобными типажами так близко еще не сталкивался. Чем они смогут меня удивить? Неужели произойдет такое, что способно ужасом потрясти разум? Посмотрим! Впрочем, зачем опять и опять будоражить воображение поиском новых свидетельств человеческой низости? Ведь знаю, отлично знаю: судьба моя предопределена и неотвратима! Но удовольствие, удовольствие, которое доставляет мне этот непрерывный поиск, — только оно связывает меня с жизнью, без этого я бы давно уже наложил на себя руки. Еще живет надежда открывать в человеке что-то невероятное, восхитительное. Но пока, к сожалению, она терпит лишь горчайший крах…» Иван Степанович страдальчески поморщился и продолжил наблюдение.
Арина Козявкина (литературный псевдоним Лаврентьева) по-хозяйски подошла к самовару, налила чаю и уселась за стол. С первого взгляда Гусятникову показалось, что эта женщина, возрастом не более тридцати пяти лет, избалованная, тусовочная, с непомерным самомнением. Короткие волосы, правильные черты лица, крупные черные глаза, стройная фигура, строгая одежда: на темной блузке двубортный пиджак, лацкан украшает янтарный паучок.
— А, это вы здесь воркуете, голуби? — обратилась она к паре у окна. Говорила Козявкина слегка шепелявя. — Нет чтобы поработать над каким-нибудь артпроектом, написать стихи, сочинить музыку. Взять в руки кисть, поразмыслить над книгами Гринберга. Вот я на прогулке была погружена в думы о состоянии национальной культуры. Вечером хочу набросать конспектик. Будет весьма резкая полемика и с патриотами, и с либералами. Они меня достали узостью взглядов. Полемические заметки — моя страсть. Впрочем, вас, видимо, эти проблемы не интересуют. У вас, похоже, любовь в голове. Что еще может занимать людей в этом поселке?! Какой-то мертвый мир окружает нас. Ничего не происходит. Бог с вами, влюбляйтесь. Только я себе такого не позволяю. В «Римушкине» встретить любовника? Позор! Тем более такого типа? Упаси боже!
— Ну-ну, полегче! — осадил ее Поляковского. — Как можно с малознакомыми людьми допускать такой развязный тон и делать дурацкие намеки?
Впрочем, он тут же шепнул на ухо Лязгиной: «Скажи обо мне все, что следует ей знать. Непременно скажи. Такая беспардонность!»
— Госпожа Козявкина … — начала Лязгина.
— Для вас я Лаврентьева, — холодно перебила ее Арина Афанасьевна.
— Мне все равно, как вас называть! Вы хоть знаете, с кем говорите? Кто перед вами? Это же сам Георгий Поляковский — золотое перо России, выдающийся прозаик современности… Несравненный знаток живописи, поэзии, музыки. Я театральный режиссер и могу сказать, что творчество Георгия Павловича достойно самой высокой оценки — Государственной премии, а потом и Нобелевской. В его литературных мазках столько психологизма, столько душевного богатства и тепла!
— А у этой дамы, между прочим, международный авторитет, — бросил Георгий Павлович. — К вашему сведению, она замечательный режиссер. Имя Оксаны Лязгиной известно всем театралам. И сам господин Гусятников пообещал ей в «Римушкине» сцену… Вам обязательно следует перед нами извиниться… Такие публичные наезды вообще-то в среде интеллектуалов не прощаются.
— Прочла немало книг, но ваше имя не встречала. Лязгина… Тоже не слышала. Откуда столько знаменитостей в этой дыре? Мне казалось, самая известная здесь я. Оказывается, есть и другие …
— А вы, простите, кто? — спросила Оксана Матвеевна.
— Я? Лаврентьева! Арина Афанасьевна! Меня-то по-настоящему знает вся Россия. Я же критик. Во всех журналах можно прочесть мои статьи. Я пишу на все злободневные темы.
— Назовите хоть один журнал, в котором вы публикуетесь, — потребовала режиссер, правда, не очень настойчиво.
— Пожалуйста! Третий номер журнала «Самовар». Статья о притеснении поэта Рябчикова. Или в прошлый четверг в газете «Пламя» опубликованы мои аналитические заметки о казацких песнях. В журнале «Старый мир» можно найти рецензию на творчество Бирюкова. А в журнале «Алое знамя» исследование о развитии отечественного романа как жанра! Я член союза писателей и союза журналистов.
— А почему вы никогда о нас не писали? — спросил с легкой улыбкой Поляковский. А сам подумал: «Полезная птичка».
— Потому что кто вас знает. Я никогда не слышала ваших имен. Вторая проблема: платить надо, платить! Вы что, думаете, если в своей тусовке признаны гением, то об этом кто-то еще знает или может узнать? Как? Через какой канал? ТВ? Газету? Журнал? Интернет? Наивный! В нашем деликатном деле существует один путь: ищите меня, платите гонорар мне и журналу, и мир начинает о вас узнавать. Я не ловец талантов и гениев, заплатили как следует — оценю по вашему заказу. Хотите, чтобы вас называли гением, — пожалуйста, есть ставки. Желаете, чтобы вас величали необыкновенным талантом, расценки вполне доступны. Ну, сами скажите: кто знает, что вы гений?
— Я! — не раздумывая, заявила Оксана Матвеевна.
— А еще кто?
— Есть немало людей, разделяющих подобное мнение! — заметил Георгий Павлович.
— Спорим на двадцать долларов. Вы даете несколько телефонных номеров ваших почитателей, а я им при вас звоню. Уверена, ни один из них не подтвердит, что вы гений, талант или даже интересный писатель. А может, даже не вспомнит вашего имени. Каждый начнет рассказывать о себе, о своих успехах, планах, рецензиях, а о вас даже не захочет вспоминать. Согласны на пари? Дайте список, чтобы вы смогли убедиться и проиграть. Да, кстати, а вы при деньгах?
«А что, — подумал Поляковский, — может, проверить? А то многие, когда меня видят, дифирамбы поют. Да, неплохая идея». — «Деньги есть, но с кого начать? — почесал затылок Георгий Павлович. — Записывайте: Татьяна Круглая, Руслан Лебедев, Виталий Малофеев, Тоня Глухова, Анатолий Букинов… Вот, звоните…
— Отлично, начнем с Круглой. Говорят, ей сам Генералов симпатизирует. Правда, он уже импотент, но целоваться любит. У него язык полуметровый! Если взасос, ощущение такое, что язык по желудку носится. Дома! Алло, Татьяна, добрый день, это критик Арина Лаврентьева. По заданию «Литературной недели» готовлю материал, в котором должна представить десятку лучших современных писателей. С кого начнем? — «Что за вопрос, уважаемая. Начинай с меня…» — «А кого ставить дальше?» — «Каков твой вариант …?» — «Может быть, вторым номером записать Поляковского?» — «Какой еще Поляковский?» — «Георгий. Такой моложавый, с бородкой!» — «Лысый?» — Нет!» — «Это который по всему миру спонсоров ищет?» — «Может быть… Точно не знаю». — «Если ты его вторым номером поставишь, меня вообще убери из списка. Нашла тоже автора…» — «А Малофеев? Как он вам?» — «Это который матерится?» — «Да!» — «Тоже убожество! Не хочу, чтобы он рядом был. Кто у тебя там еще?» — «Как вам Глухова?» — «Она дружит с новым главным военным прокурором. Зверушка важная, от всех требует внимания. Но на второе место ее не ставь. Запиши ее под десятым номером». — «А Анатолия Букинова?» — «Такого не знаю. Что за имена ты мне подсовываешь?» — «Скажите, кого ставить на второе место». — «Поставь Паустовского или Катаева. Вот тебе второе и третье место». — «А четвертым кто?» — «Кнох, хотя, нет, Кноха поставь шестым, а четвертым запиши Лужкова, он несколько замечательных книг написал, кроме того, у меня к нему серьезное дело… За ним запиши как его, новый генеральный директор НТВ… да, да, Карасев. Потом, значит, Кнох, затем… поставь поэта Гублановского или нет, лучше прозаика Гошкина, он мой сосед по даче и должен часть своего участка уступить, да не очень дорого. А уж под восьмым номером укажи вначале поэта Гейна, у него влияние в нашем мире, хотя, впрочем, он большой дурак, потом… потом… Подруга, лучше перезвони мне через полчасика. Я подумаю, кого еще порекомендовать… Всю десятку составляй с моих слов и другими советами не пользуйся. В благодарность я включу тебя в список нашей делегации писателей и критиков, направляющихся в Париж. Но если в этот раз не успею, то в Рим все получится. О, кей? Хороший бартер?»
