Тут до Марьяны стал доходить смысл сказанного, она испуганно посмотрела на забрызганные кровью картины и согласно закивала головой.
– Да понимаю… Конечно, после такого…
– Выбирай, – покровительственно предложил ей Виктор. – О ценах поговорим позже.
Он нежно дотронулся до упругого бюста нефтяной королевы. Марьяна вздрогнула от возбуждения и послушно направилась к картинам. Довольный собой Виктор повернулся к гостям и увидел Владимира Львовича Сидича, насмешливо наблюдавшего за воркующей парочкой.
– Ну вот и я, – захрипел прокуренным голосом Сидич, протягивая для приветствия волосатую руку. – Что за бабенка? Рогулина, что ли?
– Спасибо, что приехал, – по-свойски приветствовал Виктор чиновника, пропуская его вопрос мимо ушей.
– Ну куда же я денусь от такой красоты, – утирая потный лоб платочком, съязвил Сидич, оглядываясь на туго обтянутую джинсами Марьянину задницу. – Помнишь, как у Высоцкого? «Мы теперь с тобой одной веревкой связаны, стали оба мы водолазами…»
– Скалолазами, – думая о чем-то своем, машинально поправил его Виктор.
– Ну я и говорю, – глумливо ухмыльнулся Сидич. – А чего это на картинах намазано? – близоруко щурясь, спросил он. – Месячные, что ли?
– Кровь, – беспечно улыбаясь, ответил Виктор.
– Фу ты, – изумился Владимир Львович.
– Неожиданно, правда? – оживился Виктор. – Специально вымороженная, законсервированная от гниения и покрытая защитным лаком кровь. Наш новый проект «Ярость» – искусство протеста.
Сидич вразвалочку подошел к одной из картин и с минуту осматривал ее через очки. Когда он вернулся к Тропинину, тот улыбался.
– Ты, верно, Витя, совсем тут с ума сошел, если разрешаешь своим художникам рисовать такое, – удивленно пожурил его Сидич. – Вас зеленые распнут, и, между прочим, правильно сделают. Одно дело распилить свинью бензопилой, чтобы потом ее съесть, другое – то, что вы творите.
– А кто говорит про животных? – в свою очередь удивился Тропинин. – Ты что, не видел видео? Это кровь самого художника, который добровольно исполосовал себя.
Кустистые брови Сидича подскочили выше оправы очков, и он изумленно уставился на Виктора.
– И чего, теперь все твои художники начнут вскрывать себе вены? Так, что ли?
– Не все, – ничуть не смутившись, ответил Виктор.
Он взял Сидича под руку и вывел его в соседний зал, где непрерывно прокручивалось видео. Владимиру Львовичу хватило двух минут просмотра: он заметно побледнел и начал хлопать себя по карманам в поисках сигарет.
– Видишь, – насмешливо сказал ему Виктор. – Другие этот опыт повторять не станут, для этого требуется большая сила духа. Ну, а этот уже просто не сможет.
– Он что, помер? – испуганно заморгал Сидич.
– Да какая разница? – весело отмахнулся от него Виктор. – А если даже и умер? Что с того?
Он вновь взял Сидича под локоток и увел от мелькающих на экране ужасов.
– Поверь мне, разница есть, – наставительно стал пенять ему Сидич, брезгливо отказываясь от предложенного шампанского. – Вы тут такую кашу заварили, что я теперь даже не представляю, что со всем этим делать. Статьи в прессе еще ладно, но убийства и пожары – перебор!
– Так ты же сам хотел резонансного скандала? – удивленно улыбнулся Виктор. – Вот и получил все, как договаривались.
– Ну да, конечно! Спасибо за помощь, просто теперь все за голову схватились, кто же все это натворил? Сейчас спецслужбы уже ищут каких-то реакционеров и шерстят подозрительную публику, но виновных пока нет.
– Ну, это дело наживное, – беззаботно ответил Виктор.
– Можно сказать и так, – кивая, согласился Сидич. – Но что же твои художники? Вот беда-то, жаль мальчишек, – добавил он, подозрительно косясь на Виктора.
– А что художники? – развел руками Виктор. – Прекрасная смерть. Они теперь известны всему миру. Лондонская Галерея Тэйт уже хочет устроить их ретроспективу, а коллекционеры дерутся за оставшиеся работы. Кстати, твоя «Варя», как я и обещал, теперь тоже стоит сотни тысяч, так что все не так уж и плохо. Жаль, конечно, ребят, но у нас в художниках нет недостатка. Молодежь, как говорится, в вечном поиске прекрасного, на потоке новые имена. Вот хотя бы этот, – Виктор широким жестом обвел рукой выставку. – Любуйся и покупай, цены, правда, кусаются.
– И почем кровавая баня? – недоверчиво поглядывая на картины, пробурчал Сидич.
– Маленькие по сто, а центральная – двести пятьдесят.
– Да ты рехнулся! – возмущенно отмахнулся от него Сидич.
– Ничуть. Известнейший русский художник, я за час продал уже три его картины с выставки. Сейчас во всем мире бум на китайское и индийское искусство, и стоит оно те же сотни тысяч. Я хочу, чтобы наши художники вытеснили их с рынка, я хочу, чтобы с нами считались. Но нужны деньги…
– Я поэтому и приехал, – напряженно оборвал его Сидич. – Я нашел для тебя деньги, много, как ты и просил. Сейчас сюда пожалует сам Волков. Вот и расскажи ему про китайцев и про все остальное. Я его уже подготовил, он хочет для начала купить что-нибудь для своих банков. Предложи ему Близнецов, он был у меня в гостях и видел «Варю» – очень смеялся. Но картины – это так, мелочь. По большому счету он хочет вложиться в твою мегаструктуру, которая будет у нас рулить всем искусством. Я только объяснить ему все толком не смог.
Виктор недоверчиво усмехнулся, однако слова Сидича буквально тут же сбылись. К дверям «Свиньи» подъехал серебристый «майбах», а следом за ним – черный джип сопровождения. Из лимузина вышел сухонький старичок в сером костюме. На вид ему было лет шестьдесят, невысокого роста, субтильного телосложения, седые волосы, очки. Оставив на улице свою внушительную охрану, Волков вошел в галерею и получил при входе каталог выставки.
– Ну вот и наш, без преувеличения, дорогой Леонид Аркадьевич, – припадая к плечу банкира, приветствовал его Сидич и тут же представил ему Тропинина: – Знакомься с героем.
– Рад знакомству, – деловито улыбнулся Волков, протягивая Виктору руку. – Володя рассказывал мне про вас множество поразительных историй.
– Надеюсь, ничего правдивого?
– Хвалил ваших художников, говорил, что с ценами на их картины происходят прямо-таки чудеса.
– Его художники еще и сумасшедшие провокаторы, – фыркнул Сидич. – Ты только не пугайся, – он по хозяйски стал показывать Волкову выставленные картины, – но эта кровавая пачкотня – тоже дорогущее современное искусство.
– В известной мере Владимир Львович прав, – не стал артачиться Виктор, отправляясь вслед за ними в экскурсию по залу. – Но драма этого художника вовсе не в его телесных страданиях, а в том, что он утратил чувство творческой перспективы. Вот он и захотел вернуть себе внимание ожиревшего от сытости и одурманенного пропагандой человека, но современный мир изжил свою способность понимать трагедии отдельно взятой личности и различает только масштабы «коллективного». Художник отверг поток общего сознания и, желая перевернуть наше представление о собственном предназначении, впал в неистовую ярость к самому себе.
