Произнеси мысленно: «Взлетай!» Если это было бы в те давние времена, подумал Генри, ему достаточно было бы сделать это — произнести мысленно: «Взлетай!» — и они взлетели бы. Генри было это по силам. «Держите свои шляпы, парни!» — сказал бы он, и они полетели бы. Тарп, Корлисс, Джейк и Генри — все они в лаймово-зеленом «флитлайне» полетели бы мимо холодной белой луны. Генри невольно улыбнулся.
Однако улыбаться было больно. Моргать было больно, дышать, быть внутри собственной кожи. Он бросил перечислять все свои переломы, порезы, разрывы, трещины, ушибы и ожоги. Итог неутешительный: он едва жив. Потерял ведро крови, он был уверен в этом, хотя не совсем уверен, большое ведро или маленькое ведерко. Но чувствовал небывалую легкость — в голове и в теле, — а острая боль перешла в приятную слабость, и он понял, что это следствие потери крови. Это было единственное, чего он до сих пор не терял. И вот новая потеря для человека, потерявшего все.
Когда песенка кончилась, Тарп выключил радио и стукнул по приборной доске: «Черт, здорово!»
И заорал песенку снова, захлебываясь встречным ветром, одновременно подражая ударнику. Вопил он во всю глотку, так что скоро был вынужден замолчать, чтобы перевести дыхание.
— Нравится тебе песенка, а, Корлисс?
Корлисс кивнул и ответил, что ему нравится и эта песенка, и эта группа.
— Они из Канады, — добавил он.
Неведомо почему, упоминание Канады побудило их обоих оглянуться назад, на Генри. Тарп засмеялся и снова стукнул кулаком по приборному щитку: Генри уже понял, что у того просто потребность постоянно тыкать во что-нибудь кулаком.
— Канада, — сказал он. — Ты не оттуда, Генри? — Тарп поймал в зеркальце взгляд Генри и улыбнулся ему. Они теперь были как старые друзья. — Ну… как тебе обратно быть белым?
Генри промолчал. Он не знал, что ответить, но даже если б и знал, не мог двинуть челюстью.
— Хорошо, да? Да? Когда Джей сказал — помнишь, как он сказал, Корлисс? — когда он сказал: «Да он и не ниггер», я подумал, что он рехнулся, последние остатки ума потерял. Ты помнишь, Корлисс?
— Еще бы не помнить, помню.
— Но будь я проклят, если он не был прав. Как ты это просек, Джейк?
Но Джейк тоже промолчал. Мысли его блуждали где-то далеко. Тарп, правя одной рукой, преодолел S-образный поворот, Генри повалился на Джейка, и это вернуло его к действительности.
— Я не просекал. То есть у него глаза и все лицо были в крови, и я хотел вытереть ее, и… ты знаешь, что получилось.
— Отличная история, — сказал Тарп. — Никто не поверит, но отличная.
Генри не был уверен, не пропустил ли он что. Он не понимал Тарпа. Возможно, засыпал на несколько секунд, но эти провалы были такими внезапными и краткими, что трудно было сказать, что в действительности происходит. Казалось, мир разорвали на мелкие кусочки и снова сшили, но не в прежнем порядке. Что-то изменилось, чего-то не хватало, и Генри не мог сообразить, чего именно.
Под ногами на полу собралась лужица крови, черней, чем тьма. Несколько секунд Генри смотрел, как она перекатывается вперед и назад по резиновому коврику на полу, пока Тарп не затормозил резко, объезжая сук, упавший поперек дороги, машина остановилась, и кровь утекла под сиденье и там исчезла. Даже когда машина тронулась вновь и набрала обычную бешеную скорость, кровь не появилась из-под сиденья.
— Что-то вид у него не очень, — сказал Джейк, но слишком тихо, и его не услышали. Поэтому он повторил: — Генри неважно выглядит.
— Что? — раздраженно спросил Тарп.
То ли не расслышал, то ли неуверенный, стоит ли его слушать.
— Генри малость побледнел, — сказал Джейк.
Корлисс засмеялся.
— Это шутка? — Он повернулся к Джейку. — Шутка, да? Побледнел… побледнел, потому что не негр, правильно?
— Нет, — ответил Джейк. — Побледнел, потому что, кажется, умирает.
Веки Генри трепетали, как крылышки. Как крылышки птицы, которую Джейк спас когда-то, а потом ее сожрала кошка. Генри напомнил ему тот случай.
Тарп пытался оценить положение, разглядывая Генри в зеркальце, левой рукой он стискивал руль, каким-то сверхъестественным чутьем находя дорогу сквозь тьму, которая непроницаемым покровом окутывала их. Тарп умел водить машину.
— Эй, Генри! — позвал он его, словно желая разбудить.
Но Генри молчал. Его глаза были открыты и смотрели прямо на Тарпа, но он ничего не говорил. Тарп глядел то в зеркальце, то на дорогу.
— Генри, Генри, Генри! Ты там не загибаешься? Держись, парень. Скажи, что ты держишься, приятель! Давай. Улыбнись твоему новому другу.
Тарп не мог долго смотреть на Генри. Что-то было сейчас в его облике, отчего это было трудно.
— Не уверен, что он считает нас своими друзьями, Тарп, — сказал Джейк. — Нас, которые сделали с ним такое.
— Ты, сучонок, — огрызнулся Тарп. — Теперь так заговорил? Я извинился перед ним. Сказал, что, если б мы знали, что он не проклятый негр, ничего такого не случилось бы. Думаешь, мне сейчас не дерьмово, Джейк? Дерьмово. Думаешь, я не чувствую себя идиотом? Ошибаешься. Честно говорю. Но о чем я все время думаю — это из-за чего мы решили, что он негр? Из-за чего? Из-за той поганой афиши, где было написано, что он негр!
— Точно, — поддакнул Корлисс. — У него была афиша.
— Он мог бы сказать нам. Сказать что-нибудь. Написать что-нибудь вроде… а, да не знаю, может, написать внизу: «Я не негр». Понимаешь, о чем я, Джейк?
Братья взглянули друг на друга в зеркальце.
— Понимаю, — ответил Джейк. — Он словно сам нарывался.
— Ему надо просто продержаться, — сказал Тарп. — Только продержаться немного, пока мы не отвезем его домой.
— Домой?! — воскликнул Джейк. — Мы везем его домой? Надо везти его в госпиталь, Тарп. Посмотри на него.
— Выглядит неважно, — согласился Тарп, бросив в зеркальце взгляд на Генри. — Но, если отвезем его домой, вытащим из машины и как следует посмотрим, что с ним, тогда и сообразим, как поступить. — Тарп засмеялся, словно закашлялся. — Да, я его отделал. Но все-таки под конец сдерживался. Да. И вообще не пристрелил его, так что…
Джейк отвернулся и смотрел в окно.
— Наверно, получишь медаль за это.
— Меня тошнит от тебя и твоей дребедени.
Тарп включил радио, чтобы не слышать, что ответит Джейк, чтобы вообще ничего не слышать. Звучала песенка Перри Комо «Может, глаза твои не сияют, как звезды».
Генри открыл глаза. Понял, что его голова лежит на плече Джейка, но не знал, давно ли. Единственное, что он знал, это что опустил голову на плечо Джейка и тот не попытался освободиться, и это хорошо. Он на несколько минут перенесся куда-то, подумал Генри, был одновременно в двух местах. Впервые за долгое время он подумал о Марианне. Мысли о ней заставили его ощутить себя одиноким, но, с другой стороны, она всегда заставляла его чувствовать себя одиноким, даже когда была жива. О ком бы он ни подумал, ему становилось одиноко. Это было невыносимо. Оказаться в такой ситуации одиноким, когда привык, что всегда рядом с тобой кто-то есть, — это тяжело.
