– Ну, тихо, тихо, Петенька! Разве плохо, что человек из интеллигентной семьи? Да и сам он самостоятельный парень. Видишь, в Москве адвокатом работает. Нормальный парень. Плохо, конечно, что русский, – сказала Аннушка, которая знала мужа как облупленного и чувствовала, когда нужно прикрикнуть, а когда промолчать или сделать вид, что согласна.
– Я не отдам свою дочь за русского! Не отдам, и все тут! – Петр зло посмотрел на жену.
– Я тоже не отдам, пока не буду уверена, что он нормальный парень из приличной семьи. Зря мы, что ли, нашу красавицу растили, холили, лелеяли, чтобы отдать первому встречному? А то, что он русский, тут уж, Петенька, дело такое: одну взял – одну отдай. Может, оно и к лучшему, а?
– Не отдам, – пробурчал Петр, лег на кровать и с головой накрылся простыней.
– Конечно, не отдашь, милый, не отдашь, – прошептала Аннушка, легла рядом и крепко обняла мужа. Еще час она гладила его волосы, елейным голоском нашептывала нежные слова, и, уже засыпая, Петр пробормотал:
– Не отдам, пусть сначала докажет, что он ее достоин, а потом посмотрим!
– Конечно, посмотрим, спи, милый, спи, – прошептала Аннушка и закрыла глаза.
Тимофей и Вачаган в это время бродили по городу, пили вино прямо из бутылки и горланили песни.
– «Красивая девушка Еревана – брови дугой», – по-армянски голосил Вачаган.
– Я люблю тебя до слез, каждый день, как в первый раз», – с воодушевлением подпевал ему Тимофей.
Рассвет настиг молодых людей в парке на лавочке, где они лежали, прижавшись друг к другу, и в унисон храпели.
– Ну что за люди! Ни стыда ни совести! Уже и на улицах позором занимаются! Ну что за нравы, а? Тьфу! Какая гадость! – возмутилась дворничиха, размахивая веником перед носами сонных парней.
– До встречи, Вачик, – икнул Тимофей, отряхивая пыль с брюк.
– До встречи, брат мой. Надо будет – приезжай в Воронеж, – икнул в ответ Вачаган и обнял Тимофея.
Глава 12Помолвка
Целую неделю Петр держал дочь взаперти, запрещая ей не то что выходить из дома, но и приближаться к двери.
Целую неделю бабка Арусяк названивала родителям Вачагана и осыпала проклятиями Вардитер Александровну, Сурика и его жену Карину, вырастивших такого негодяя. Вардитер Александровна никак не могла смириться с тем, что ее любимый внук тайно, под покровом ночи, улизнул из дома, не попрощавшись с бабушкой, которая в нем души не чаяла, и улетел к какой-то Катеньке в Воронеж. На проклятия бабки Мурадян она отвечала проклятиями похлеще и винила во всем «бесстыдницу» Арусяк, воспитанную не в армянских традициях и подтолкнувшую ее внука к такому подлому поступку.
– Я сразу сказала, что она непутевая. Пе-ре-вод-чик, что с нее возьмешь. И семья у вас непорядочная, – язвительно заметила Вардитер Александровна.
– Это кто еще непорядочный! Да я тебе глаза выцарапаю! Да я тебя со света сживу! Да ты… – заорала в трубку Арусяк-старшая и стала называть старуху такими словами, что Аннушке с мужем пришлось вдвоем оттаскивать ее от телефона.
– Пустите меня! Пустите! Я все равно до нее доберусь! – кричала бабка, оказывая яростное сопротивление.
Целую неделю Аннушка обхаживала мужа, выполняя любые его капризы и периодически намекая на то, что пора сменить гнев на милость и пригласить в гости родителей Тимофея, пока дочь не совершила еще какой-нибудь безумный поступок. Погос Мурадян хмурил брови, но свое решение сообщать не спешил.
Через неделю Петр Мурадян вышел из дома и ушел в неизвестном направлении.
– Куда ты, Петенька? – попыталась удержать его Аннушка, заметив хищный блеск в глазах мужа.
– Не твое дело, женщина! Я иду решать судьбу дочери! – Петр грозно сдвинул брови и покосился на дверь комнаты, где сидела Арусяк.
– Господи, только бы беды не натворил! – Аннушка молитвенно сложила руки.
– А если и натворит, так тому Симофею и надо: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Пусть знает наших – мы народ горячий, – ехидно усмехнулась бабка Арусяк.
– Молчали бы уже, типун вам на язык, – вздохнула Аннушка.
– И что за имя такое – Симофей? – пренебрежительно фыркнула свекровь.
– Имя как имя! Все же лучше, чем Погос! – отрезала Аннушка и, не желая продолжать разговор, удалилась в свою комнату.
– Э-эх, ашхах-ашхар[15], – цокнула языком Арусяк-старшая и пошла к соседке Хамест пить кофе.
Петр Мурадян вышел из дома, поймал такси и скомандовал:
– В театр меня вези.
– В какой? – спросил водитель. – Их у нас много.
– Какой, какой… Не знаю названия, помню только, где находится. Ты вези по всем театрам, а я скажу, где остановить. Не переживай, заплачу хорошо. Сто долларов хватит?
– За сто долларов я тебя по всему Еревану три раза покатаю, братец-джан, – улыбнулся водитель и дал газу.
Катался Петр часа три. Возле каждого театра он выходил из машины, присматривался и отрицательно качал головой:
– Нет, не этот, тот театр серого цвета был.
Наконец Петр Мурадян поднял палец и воскликнул:
– Вот он! Тормози.
Расплатившись с водителем, Петр выскочил из машины и пошел по направлению к театру.
– Спектаклей сегодня нет, билетов на завтра тоже нет, – выпалил вахтер.
– Мне спектакли не нужны. Арминэ Асатрян здесь работает?
– Здесь, но к ней нельзя так, надо заранее договариваться, – испуганно промямлил вахтер, пытаясь закрыть проход своим тщедушным телом.
– Мне можно. Скажи ей, что Погос Мурадян пришел, – ответил Петр, присаживаясь на стул.
– Сейчас поинтересуюсь… Если вы из министерства культуры, то вчера ваши уже приходили… Мы не виноваты, что спектакль сорвался, у нас… у нас… как это говорят за границей, как же это, а, у нас форс-майор, – засуетился вахтер.
– Иди, я тебе говорю, не зли меня!
Вахтер скрылся в глубине коридора.
Не прошло и минуты, как послышался цокот женских каблучков и восторженный голос:
– Погос, ты ли это?!
Погос Мурадян поднял глаза и оторопел: перед ним стояла тучная крашеная блондинка с крючковатым носом, большим ртом и двойным подбородком.
«Вот что время с людьми делает», – подумал Погос Мурадян, пытаясь отыскать в лице стоящей перед ним женщины хоть одну черточку некогда горячо любимой им одноклассницы.
– Здравствуй, Арминэ, – улыбнулся он.
– Здравствуй, столько лет не виделись, здравствуй, дорогой! – Женщина обняла Петра и с умилением посмотрела на него: – Все такой же красавец! – Потом повернулась к вахтеру и пригрозила пальцем: – Меня ни для кого нет, даже для министра культуры!
