Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Маневрируя между мебелью, они подкатили ее к террасе, но переправиться на лужайку из-за ступенек оказалось не так-то просто. Алек приподнял маленькие передние колеса, наклонив кресло назад, а Ларри принял вес сзади.
— Я вам помогу! — крикнул Осборн, спускаясь по ступенькам через ограду и подбегая к ним. — С днем рождения, — запыхавшись, выдохнул он.
— А где Стивен? — спросила она.
— Пожалуйста, Деннис, возьмитесь с этой стороны, — сказал Ларри.
— Сейчас-сейчас.
Они сгрудились вокруг кресла, поднимая его на ступеньки, словно сицилийские крестьяне, выбирающиеся из моря с мадонной на руках в ритуальной постановке некого полузабытого чуда. Элла смотрела на них, стоя на насыпи, у нее в руке был алый воздушный шарик.
Скатерти украшал узор из листвяной тени. Ларри установил кресло с матерью во главе стола. Уна вышла из дома, держа в руках большую соломенную шляпу от солнца с лентами, которые завязывались под подбородком. Лицо Алисы почти исчезло под ее широкими полями. На ее неподвижно лежащую руку опустилась бабочка, но тут же вспорхнула и, петляя то в одну сторону, то в другую, полетела прочь сквозь пронизанную светом зелень листвы.
— Принимайте гостей! — крикнула Кирсти.
Это были Джудит и Кристофер Джой, которые пришли пешком от своего дома в одинаковых льняных жакетах и панамах. Они принесли подарки: баночку роскошного крема для рук из бутика «Джолли» в Бате и большой округлый камень-голыш, который Джудит подобрала на пляже в графстве Голуэй и собственноручно раскрасила в благотворно влияющие на здоровье цвета. Следующей была миссис Дзержински. Ее подарком было иллюстрированное, в переплете из телячьей кожи издание «Пророка» Халиля Гибрана[70], и, когда она вкладывала его в руки Алисы, Алек расслышал несколько слов, сказанных шепотом на языке, явно не английском, может, благословение или что-то из народной мудрости ее старой родины, в каком бы краю она ни была. Он заметил, что у тех, кто общался с Алисой, все чаще возникало желание поведать ей о самом сокровенном, облечь в слова ту серьезность, которую она в них будила, словно поразивший ее недуг смывал с их жизней налет банальности, превращая в мистиков и философов.
Последней гостьей была учительница рисования мисс Линн. Она заявила, что происходящее напоминает ей сцены из бесконечно длинных, но очаровательных итальянских фильмов. Потом сунула голову под поля Алисиной шляпы, чтобы поцеловать ее. И наконец сказала, что с удовольствием бы нарисовала все это.
Миссис Сэмсон вынесла поднос, на котором стояли два больших чайника. Ларри принес сандвичи и лепешки. Уна села справа от Алисы с коробкой бумажных носовых платков на коленях, чтобы вытирать ей подбородок, когда сок, который та тянула через соломинку, проливался сквозь ее ослабевшие губы. Позади них на траве, похожий на неразорвавшуюся бомбу, лежал баллон с кислородом.
Когда с лепешками было покончено, Элла с Кирсти пошли на кухню и торжественно вынесли торт. Ларри щелкнул своей «Зиппо» и зажег свечки — по одной на каждый год Алисиной жизни, — и все стоя пропели «С днем рождения!», завершив песню громкими аплодисментами. Элла задула свечки. Все снова захлопали и взяли по куску торта, а потом, съев каждый свою порцию сахарного бисквита и похвалив его, гости начали расходиться.
Миссис Дзержински винила в своих слезах сенную лихорадку («Каждый год все хуже и хуже!»). Мисс Линн опустилась на колени рядом с креслом-каталкой, но тут же поднялась и ушла, наскоро помахав рукой, к стоящей за деревьями машине. Кристофер Джой решительно стянул с головы панаму и весьма галантно поцеловал Алисе руку. Осборн вызвался помочь с уборкой и, удалившись на кухню и кинув пиджак на спинку стула, пытался принести пользу, подавая бумажные салфетки миссис Сэмсон, которая в голос рыдала, заворачивая оставшиеся сандвичи в пищевую пленку.
Уна откатила Алису в тень и, развязав шляпу, дала ей несколько минут подышать кислородом из баллона. Алек, вышедший в сад за последними тарелками, недолго постоял за деревьями, вглядываясь в эту сцену, как будто когда-нибудь его попросят припомнить все до мельчайшей детали. Осы, вьющиеся над крошками торта. Серебристые полосы на траве от колес кресла-каталки. Кошка, крадущаяся по одному ей ведомому коридору пространства. А в сердце картины — его мать, глаза закрыты над пластмассовой кислородной маской, веки серые, безжизненные, словно сдувшийся шарик. Жалел бы он ее больше, если бы она была ему чужой? Просто женщиной, чьего имени он не знал и кому не должен был ничего, кроме обычного сочувствия? Тогда, по крайней мере, он мог бы совладать со своими чувствами, не то что с этим клубком жалости и страха, с детским отвращением, которое было как оружие, которое он не знал, на кого направить — на себя или на нее. Так почему не уехать, как остальные гости? Сесть в машину — и уехать. Он уже делал так раньше, сбежав из ГУЛАГа в образе школы, где он преподавал (тридцать пять четырнадцатилетних подростков, некоторые совершенно бешеные); это была фуга длиной в неделю, из которой он помнил разве что звук в голове, похожий на урчание двигателя, и образ, удивительно красивый, в котором огни эспланады отражались на влажной прибрежной гальке, по которой он шел. Никто бы не удивился, случись это снова. Все словно ждали чего-то подобного.
— Кто здесь? — спросила Уна, прикрывая глаза от солнца ладонью.
— Это я, — ответил он. Потом подошел ближе и начал складывать тарелки стопкой. Она искоса взглянула на него, улыбнулась, и он увидел, что солнце рассыпало по ее лицу с десяток веснушек — на носу и на щеках, — и от этого она казалась моложе и как-то легкомысленнее.
Он поставил на стол плетеный поднос и быстро сгрузил на него посуду. Ему не хотелось мешать им — он считал, что сейчас их нужно оставить одних, — но, едва он направился к дому, Алиса открыла глаза, стянула с лица маску и выкрикнула что-то ему вслед, единственное сдавленное слово протеста, которое заставило его замереть на полпути.
— Мама?
Но, что бы она ни произнесла, повторять это она не собиралась. От напряжения у нее начался новый приступ удушья, и ей снова потребовался газ, кислород. Прошло несколько минут, прежде чем Алек понял, что слово это было «menteur» и что она назвала его лжецом.
В половине шестого Уна зашла в беседку, чтобы попрощаться. Она сказала, что Алиса вернулась в постель и сейчас отдыхает. Алек поблагодарил ее за то, что она пробыла у них так долго. Он решил, что после этого она уйдет (он не знал, что еще ей сказать), но она не ушла, а принялась разглядывать комнату, как будто никогда раньше в ней не была.
— Я и сама бы не прочь устроить себе норку, — сказала она. — Вроде вашей.
Она подошла к стулу, на котором он сидел, и, протянув руку через его плечо, открыла лежащую на столе рукопись.
— Забавно, — сказала она, переворачивая одну страницу за другой. — Для вас эти буквы имеют смысл, а для меня — никакого. Что здесь написано? Вот здесь?
Он повернулся на стуле и посмотрел туда, куда указывал ее палец.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
