Он чуть не подавился смешком, когда ледяное, как вода подо льдом, дыхание коснулось его шеи.
— Я знаю, кто ты, — прошептал Скай, не оборачиваясь. — Знаю, кто тебя обидел.
Краем уха он различил за спиной движение и добавил, стараясь говорить увереннее:
— Я хочу помочь тебе.
Не договорив, он захлебнулся собственными словами: гортань сковала стужа, мертвые пальцы безжалостно сдавили горло, прорывая насквозь кожу и сухожилия. Костлявые руки встряхнули Ская, как тряпичную куклу. Воздух ушел из легких, кровь хлынула к глазам. Он вновь ощутил себя в шкуре Бьорна, идущего на дно в тяжелой кольчуге; вспомнил, каково это, когда боль ослабевает, уступая место безразличию. Все кончено, ему не спастись; осталось только уйти под воду, умереть как можно скорее.
Скай повалился ничком на свой рюкзак. Из последних сил запустив туда руку, он нашарил то, что искал, и швырнул перед собой. Ледяные пальцы мгновенно разжались. Скай остался лежать на могильной насыпи, задыхаясь и кашляя.
Он долго приходил в себя; затем, немного отдышавшись, подобрал с земли брошенный предмет и тяжело поднялся, хватаясь за надгробную плиту. Держа перед собой мешочек с рунами, Скай наконец набрался духу заговорить:
— Он разбудил тебя с помощью этих камней?
Скай знал, что драуг кивнул бы, будь у него голова.
— Смерть, которой ты жаждешь… О которой ты говорил тогда у замка. Это ведь не моя смерть?
Они будто вновь оказались на уличном рынке, среди зеркал, в которых отражалась лишь пустота. Если бы Скай носил часы, в этот миг их стрелки бы замерли. Здесь, в кладбищенской тиши, он понял, что время остановилось, по тому, как стих ветер в тисовых ветвях и смолкла птица, затянувшая было утреннюю песню.
Скай ждал ответа в полном молчании.
— Ведь не я должен умереть? — повторил он шепотом, так и не дождавшись ответа.
Серое марево под капюшоном едва заметно дернулось, словно невидимая голова отрицательно качнулась из стороны в сторону.
Если раньше Скай сомневался, то теперь все стало ясно.
— Ну конечно! — Он тихонько присвистнул. — Речь шла о тебе. Ты хочешь вернуть собственную смерть?
Он подался вперед, и руны звякнули в мешочке. Заслышав этот звук, драуг скорчился, будто под ударом хлыста, и отшатнулся назад, в густой мрак.
— Не бойся, — успокоил его Скай. — Я не хочу до них дотрагиваться. По крайней мере, не больше твоего.
Он вытащил из рюкзака короткую складную лопату и копал между тисами, пока заступ не ударился о камень — на этот раз не могильный. Рядом как раз пролегала кладбищенская стена. Не самое удачное место, но выбирать не приходится. Скай хотел как можно скорее расстаться с рунами. Они принадлежали деду и повиновались его воле — ведь именно он вдохнул в них силу. Впрочем, теперь с ними связана и судьба Кристин, поэтому они с Сигурдом так стремятся заполучить волшебные камни. К тому же Скай опасался, что теперь руны действуют как маячок, сообщая о его местоположении каждый раз, когда он к ним притрагивается. А меньше всего на свете ему хотелось, чтобы старик следил за ним.
Забросав кисет землей, он выпрямился и стряхнул с ладоней комья глины. Драуг неподвижно стоял на прежнем месте.
Скай только что скинул тяжкую ношу. Нет, он никогда не использовал руны — наоборот, они управляли им, подчиняясь приказам Сигурда.
Теперь следует избавиться от другого бремени. Скай чувствовал отчаяние драуга, его безысходную тоску. Минуту назад он закопал то, что заставило живого мертвеца покинуть загробный мир. Возможно ли отправить Ульфа обратно с помощью камней? Скай глубоко в этом сомневался. Должен быть другой способ.
Но какой?
Вновь зачирикала птица — время возобновило свой бег. Легкий ветер зашуршал в хвое.
«Тисы, — подумал Скай. — Врата в подземный мир».
Шагнув к деревьям, он обнаружил, что одно умирает — кора клочьями свисала с иссохшего ствола, темная зелень иголок сменилась ржавчиной цвета запекшейся крови. Руки Ская тоже окрасились алым — пока он выкапывал могилу для рун, открылись раны, нанесенные двойником Сигурда и Кристин.
«Ты научишься внимать голосу крови», — вспомнил он дедовы слова.
Скай прислушался и достал из кармана нож.
— Прости, — сказал он, затем раздвинул игольчатые ветки и отрезал небольшой сук.
Тот, иссушенный долгим жарким летом, легко отделился от ствола. Мертвое дерево походило на фитиль — ему хватило бы одной искры, чтобы вспыхнуть от корней до верхушки.
Скай скорее ощутил, чем услышал, как пошевелилась серая тень у него за спиной. Краем глаза он заметил, что за церковью проступили очертания леса, а темное небо чуть прояснилось. Положив ветвь на могильную плиту так, чтобы кончик слегка выступал за край, он прошептал: «Во имя Одина!» — и дважды опустил нож.
У ног лежали три тисовых кругляшка. Подобрав их, Скай обнаружил, что все они величиной с кольцо, образуемое большим и указательным пальцами, то есть приблизительно того же размера, что и руны Сигурда. Скай внимательно посмотрел на диски, выложенные в ряд, и закрыл глаза. Деревяшки замаячили перед его внутренним взором; на них проступил рисунок — символы, которые следовало привести в действие правильными словами. Только где же их взять…
Высоко подняв нож, как некогда боевой топор в хижине у подножия священных гор, Скай выкрикнул:
— Альгиз! Мясо оленя и оленихи накормит весь род. Смерть же берсерка целое племя спасет!
Скай понятия не имел, откуда приходят слова, не знал даже, на каком они языке; но пока он нараспев произносил эти строки, лезвие прорезало на тисовом кругляше вертикальную черту, а затем еще две, под острым углом отходившие от первой в разные стороны. Скай помнил, что этот символ называется «олень», но значит гораздо больше. Как и Уруз — руна, которую Бьорн вычеканил на своем топоре, — Альгиз призывал к жертвоприношению. Правда, в этом случае подразумевалось нечто более важное, чем прощание с детством. Этот знак требовал мяса, чтобы спасти род от голода и смерти во имя новой жизни.
Сзади послышался хриплый судорожный вздох, но Скай не оглянулся. Надо было торопиться. Он поднял нож и нанес очертания следующей руны на второй кругляшок. Его голос окреп, стал уверенным:
— Тиваз! Древний бог войны и победы! Остр наконечник копья, наносящий удар справедливый.
Рисунок на деревяшке мог обозначать только копье. За спиной у Ская хриплый шепот эхом вторил последнему слову стиха: «Справедливости!»
Драугу причинили много зла: Сигурд прервал его смертный сон и обрек на вечные мучения в мире живых. Пришла пора освободить его.
Скай чувствовал, что для завершения обряда чего-то не хватает. Остался только один диск, и именно в нем заключался смысл расклада. Но, как напоминал первый символ Альгиз, знание требовало жертвы.
