Лиат лежала на спине, медленно перебирая ногами, и думала об Итани. Она не чувствовала себя изменницей, хотя знала, что это так. Маати и Итани — Ота — как будто заняли совершенно разные части ее сердца. Итани был ее возлюбленным, тем, с кем она делила постель многие месяцы; а Маати — ее другом, поверенным всех тайн, единственным утешителем в мире, где сейчас нет даже Оты. За эту поддержку она готова была поступиться и чистой совестью и спокойствием. Лиат сама не понимала, как жизнь может быть так легка и одновременно трудна.
Холод пробрал ее до костей. Лиат перевернулась и свободно подплыла к берегу. Пальцы ног увязли в речном иле. После воды воздух казался во много крат холоднее. Когда она нашла халат, ее била дрожь. Ночь обезмолвела, птицы и насекомые утихли.
— Должно быть какое-то правило поведения в подобных случаях, — произнес Бессемянный из темноты, — но мне оно неизвестно.
Лицо андата как будто висело в воздухе; бледные губы кривились в ироничной и одновременно мрачной усмешке. Он шагнул вперед. Лиат рывком запахнула халат. Его одежды — черные с синим отливом — то растворялись в темноте, то снова появлялись. Андат что-то вынул из рукава и протянул ей. Косынку.
— Когда я увидел, где ты, то решил тебе принести.
Лиат взяла ее и машинально изобразила благодарность. Андат небрежно ответил, сел на корточки у пруда и стал смотреть на воду.
— Ты выбрался из ящика.
— Из одного — да. Хешай-кво меня выпустил. Он уже несколько дней позволяет мне выходить при условии, что я буду оставаться в пределах видимости. Я принес священную клятву, хотя, наверное, все равно ее как-нибудь нарушу. Из-за меня он пошел на поправку. Запереть свою половину — особенно постыдную — значит дать ей возобладать над другой. Этим-то и опасно делить себя надвое, не находишь?
— Не понимаю, о чем ты, — ответила Лиат.
Бессемянный усмехнулся. Похоже, его забавлял этот разговор.
— Высуши волосы, — сказал он. — Я не сужу тебя, дорогуша. Я ведь детоубийца. А ты — семнадцатилетняя девочка, которая завела второго любовника. Куда мне с тобой тягаться.
Лиат обмотала голову и повернулась, чтобы уйти. Под ногами прошуршали сухие листья. Вдогонку прозвучали три слова — так тихо, что она почти приписала их воображению.
— Я знаю про Оту.
Лиат остановилась. В тот же миг, как по сигналу, снова грянул хор сверчков.
— Что ты знаешь?
— Достаточно.
— Откуда?
— Догадался. Что ты будешь делать, когда он вернется?
Лиат не ответила. Бессемянный повернулся и окинул ее взглядом, потом принял позу снятия вопроса. В груди Лиат вспыхнул гнев.
— Я люблю его. Он мой друг сердца.
— А Маати?
— Его я тоже люблю.
— Но он не друг сердца.
Лиат снова умолкла. В тусклом свете луны и звезд было видно, как андат печально улыбнулся и принял позу, выражавшую понимание, сочувствие и приятие.
— Я и Маати… мы просто нужны друг другу. Врозь нам плохо. Мы с ним оба совсем одиноки.
— Что ж, это хотя бы ненадолго. Он скоро вернется, — произнес андат. — Завтра, может быть. Или через день.
— Кто?
— Ота.
Лиат почувствовала, что задыхается. Чувство было очень похоже на страх.
— Нет, еще рано. Он не успеет!
— А по-моему, успеет, — возразил андат.
— Ему только до Ялакета плыть три недели. Даже если он найдет быструю переправу вверх по реке, то только сейчас прибудет туда.
— Уверена?
— Еще бы.
— Тогда признаю свою ошибку, — сказал андат так уступчиво, что у Лиат не нашлось ответа. Вдруг андат рассмеялся и охватил голову руками.
— Что? — удивилась Лиат.
— Ну и дурак же я. Ота — это тот самый Ота-кво, о котором рассказывал Маати. Он не поэт и у него нет клейма, вот я и не сопоставил одного с другим. Но если Маати отправил его к даю-кво… Да, несомненно. Это он.
— Я думала, ты все знал насчет Оты, — сказала Лиат упавшим голосом.
— Возможно, я преувеличил. Ота-кво… Ученик из «черных одежд», который не принял клейма и не стал поэтом. Кажется… кажется, я слышал подобную историю. Что ж, задам пару вопросов Хешаю и все раскопаю.
Лиат охватил ужас при мысли о содеянном. Она не столько осела, сколько рухнула на траву. Под ее весом хрустнули листья. Андат встревоженно глянул на нее.
— Ты меня провел! — прошептала она.
Бессемянный склонил голову набок и странно улыбнулся — чувственно, жалостливо и вместе с тем удивленно. Его руки приняли позу утешения.
— Ты не виновата, Лиат-кя. Маати рассказал мне все давным-давно, еще когда не знал, кто я. Если ты и предала сегодня своего друга сердца — а тому есть серьезные подтверждения, — то не со мной. Хочешь — верь, хочешь — нет, но эта тайна останется тайной.
— Останется, как же. Не верю!
Андат улыбнулся. На миг он напомнил ей Хешая-кво: лицо того было так же искренно.
— Обладать тайной — все равно, что сидеть на крыше с камнем в руках. Пока ты его держишь, жизни тех, кто ходит внизу, в твоей власти. Уронишь — останется только наслаждаться видом. Я не выдам твоей тайны без выгоды, а при нынешнем положении дел выгоды не наблюдается. Так что пока твои секреты останутся при мне.
Лиат встала в позу вызова.
— Поклянись!
— Ты забыла, с кем ты разговариваешь? Как, интересно, меня обяжет эта клятва?
Лиат уронила руки.
— Я тебя не выдам, — сказал Бессемянный. — Во-первых, незачем, а во-вторых, это расстроит Маати.
— Маати?
Андат пожал плечами.
— Я его полюбил. Он… он еще молод и недолго живет на этом свете. Однако у него хватит таланта и обаяния, чтобы избежать нашей участи. А вот достанет ли ума…
— Ты говоришь, как Хешай.
— Разумеется.
— А тебе… ты ведь не всерьез печешься о Маати?
Бессемянный встал. В его движениях ощущались легкость и свобода катящегося камня. На нем было просторное одеяние темнее ночи, а лицо казалось совершенной маской — фарфорово-белой, гладкой, как яичная скорлупа, и такой же бесстрастной. Сверчки до того разошлись, что Лиат едва уловила следующие слова андата:
— Через десять лет, Лиат-кя, оглянись назад, вспомни этот разговор и спроси себя, кто из нас был добрее к Маати.
15
Жизнь в селении дая-кво тянулась какой-то изысканной мукой. Чистый воздух, холодный камень улиц, всеобщее совершенство, однополость, одухотворенность и красота делали ее похожей на сон. Ота бродил по переулкам, останавливался у печей огнедержцев, слушал сплетни и перезвон ветряных колокольчиков. Посланники всех городов, облаченные в пышные наряды, прибывали и исчезали каждый день. Даже вода отдавала могуществом, даже воздух пах властью.
