Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
— Гриша, когда я родилась, меня перепутали в роддоме.
— Что? — я поскользнулся на собственных мыслях, преимущественно панического характера, и уставился на Ирину. Она вдруг показалась мне неожиданно спокойной и сосредоточенной, боль, видимо, отпустила.
— Нас с Адрианой перепутали. Ты понимаешь, у них там такой бардак. — она тяжело вздохнула и провела рукой по лбу. — Нас перепутали. На ножку надели неверные бирки, а на ручку — верные. А когда выдавали детей, посмотрели только на те бирки, которые были на ножках. Вот так-то.
— Перепутали? — я смотрел на нее с изумлением. — Я думал, такое бывает только в кино. Постой… с Адрианой? То есть вы нашли друг друга? Я не понимаю. Ничего не понимаю.
— Понять и простить. Не думаю, что в моем случае это возможно, — вздохнула Ирина. Я помолчал, пытаясь переварить новость. Потом встрепенулся и спросил:
— Так они — не твои родители? Степанида… как ее там?
— Степанида Ивановна? Нет, она — моя родная мать, — как ни в чем не бывало пояснила Ирина, а потом застонала снова, что прервало нашу светскую беседу. Находясь в глубочайшей задумчивости, я попытался дозвониться Лаврову, мне хотелось выяснить, где его, этого, мать его, акушера, носит?! Нет, мне хотелось бы на кого-то накричать. Лавров в этом смысле был идеальным кандидатом. Не успел он растерянно пояснить, что стоит в маршрутке в районе Лобни и не знает, что делать — пробка такая, что в ней можно успеть родить десятерых, не успел он все это на меня вывалить, как я уже начал кричать и требовать сатисфакции.
— Понимаешь, нас перепутали, но потом она нашла правильную бирку.
— Кто она? — выкрикнул я громче, чем хотел бы.
— А-а-а! — немедленно отреагировала Ирина.
— Что?
— Что-то не так. Что-то со мной не так, — она побелела и прикусила губу. — Если я умру, ты позаботишься о Лилии?
— Ты что, свихнулась? Как ты можешь такое говорить? — тут уже у меня отказали все тормоза, и я захотел сразу: выпить, закурить, побежать бегом в ближайшую больницу с Ириной на руках.
— Господи, я сама не знаю, что говорю. Наверное, у меня просто давление подскочило. Я не знаю, надо мне тужиться или нет. Сколько времени прошло?
— С какого момента? — растерялся я, разглядывая часы. Потом вдруг мысль стукнула в голову, и я побежал в ванну. — Черт!
— Что такое?
— Вода перелилась, — крикнул я, шлепая по мокрому полу отделанной испанским кафелем ванной комнаты. Совсем выпало из головы, что я включил воду. Ноги промокли, полотенца, брошенные на пол, моментально пропитались и набухли, но делу это не слишком-то помогло. Пока я отжимал и снова промокал полотенца, Ирина начала плакать. Я понял — так дальше продолжаться не может. НЕ МОЖЕТ! Я бросил полотенца на пол, вышел из ванны, взял в руки мобильный аппарат и, стоя прямо напротив Ирины и глядя ей в глаза, нажал кнопку вызова.
— «Скорая помощь» слушает, — ответили мне.
— Женщина рожает. Очень быстро. И ей очень больно. Нет, — я отмахнулся от Ирининой жестикуляции, — мы понятия не имеем, что делать. Да, у нас есть обменная карта. Да, спасибо. Пишите адрес!
— Как ты мог! — слабым голосом возмутилась Ирина, когда я отключился. «Скорая» обещала быть как только, так сразу. Я же чувствовал себя так, будто бы сам рожал уже четвертый час. А мокрый был настолько, что было похоже, будто у меня самого отошли воды. Впрочем, так оно и было — они и отошли, прямо в моей ванной комнате. Интересно, во что мне обойдется ремонт соседской квартиры снизу? Надеюсь, у них там нет венецианской штукатурки и авторской лепнины на потолке. Вот если бы кто-то залил меня, все было бы просто — в моих кирпичных катакомбах парочка подтеков смотрелась бы как элемент дизайна.
— Скажи мне, Ира, почему ты ничего мне не сказала? Почему ты вообще всегда молчишь и ничего мне не говоришь? Ты мне совсем не доверяешь? — спросил я, присев рядом с ней на диван.
— Я никому не доверяю, — устало ответила она, позволяя мне вытереть пот со лба. — Такой я уж рождена.
* * *
Ирина родилась рано утром, в воскресный день, и в родильном доме, где происходило действие, имелась только одна медицинская сестра, она же — акушерка, она же — доктор (диплом-то ведь в воскресенье утром не спрашивают). Кто же знал, что может случиться такое, чтобы в одно и то же воскресное утро, практически одновременно рожали три женщины. А еще две лежали на потугах. Все как сговорились в то воскресное утро.
Трудно сказать, что послужило причиной — недостаток персонала, усталость от долгой смены или, действительно, халатность. Возможно, и то, и другое. В блоке «А» Степанида Ивановна сотрясала стены криками и воплями, в блоке «А1» в то же самое время тихо мучилась Наринэ Казарян. И черт его знает, как так получилось, что бирки на ногах перепутались. Потому что акушерка пеленала их на одном столе, а из блока «В» в это время раздавались душераздирающие трели третьей роженицы. В общем, сложилась ситуация. И на ножках оказались не те бирки. Черноволосая Адриана, в тот момент еще Ирина Волхова, попала в руки удивленной рыжей и белокожей Степаниды, а рыженькая Ирина (тогда еще Адриана) — в руки Наринэ. В заботливые руки Наринэ.
О том, что ребеночек не свой, Степанида Ивановна начала догадываться где-то уже к годику. Уж очень типичная была внешность у маленькой Ириночки. Сердце замирало, когда видела мужа, разглядывающего семейные альбомы. Но правда выяснилась, только когда Иринке (будущей Адриане) исполнилось семь лет. Степанида сама не знала, зачем полезла копаться в старых бумагах, зачем достала эти традиционные реликвии — бирки, волосики, первый зубик, старые фото родителей в бумажном конверте. Поначалу полустертая надпись на одной из трех бирок просто поставила в тупик. «Казарян, 3250, живая девочка» против двух «Волхова, 3270, живая девочка». Нет-нет, это исключено. Этого не может быть! Такое разве возможно, даже в теории?
В теории все сложилось, как картинка. И воскресное утро, и замученная, бегавшая в мыле акушерка, и черные глаза Иринки. На практике все оказалось еще проще, и одного взгляда на рыжеволосую Адриану Казарян хватило, чтобы понять — никакая она не Казарян, она Волхова. Кровинушка, родное дитятко в армянской семье растет и уже даже выговор соответствующий появился в речи девчушки. Какой кошмар!
Что делать в возникшей ситуации, Степанида Ивановна прекрасно знала. Никаких сомнений или возражений ни у нее, ни у мужа это не вызвало. Они приехали к дому семьи Казарян и потребовали обмена. О том, чтобы оставить своего родного ребенка в этой семье, не было и речи. Мало ли, что будет дальше? Вдруг уедут обратно в свою Армению? А даже если и нет? За кого они выдадут замуж девочку? Может, за какого мусульманина-многоженца? То, что семья Казарян была мало того, христианской, но также и уезжать из Таганрога не собиралась, значения не имело.
Технически обмен был вполне возможен. Семья Казарянов была под боком, больше того — девочки даже знали друг друга, они ходили в одну школу. Такая случайность, такой злой рок! Такая вопиющая несправедливость. Степанида подала в суд, сделали ДНК-экспертизу. Суд встал на ее сторону, считая, что в возрасте семи лет восстановление родственных связей еще возможно. Судья был уверен в своем решении, хотя органы опеки и психолог робко возражали, предлагая поискать иные выходы из ситуации. Они не были услышаны.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
