Еще несколько сотен метров, вираж — и прямо перед лобовым стеклом выросла целая улица двух-трехэтажных домов городского типа, в которую я въезжал. Альтернативным направлением было только движение назад. Я вздохнул, поняв, что объехать город не удалось.
Город выглядел так, как будто я оказался в нем не в девятом часу вечера, а после полуночи. Ни одной живой души я не видел на улице. Если на шоссе мне еще изредка попадались попутные или встречные машины, то здесь мой автомобиль катился по мостовой в гордом одиночестве. Однажды дорогу мне стремительно перебежал небольшой зверь; собака или кошка — я не успел рассмотреть. В окошках, однако, кое-где горел свет, что возвращало городу вид обитаемого и некоторое подобие уюта.
Несмотря на свои нерадужные ожидания, я вскоре оказался на перекрестке под табличкой, четко указывавшей направление пути: налево — Краснодар. Я удивился: по моим понятиям, Краснодар находился справа, но решил, что указатель сообщает кратчайший путь до той самой объездной дороги, которая изображена в атласе, и свернул налево. Через некоторое время дома начали редеть, уступили место глухим заборам каких-то складов или предприятий, а потом я увидел впереди степной простор. И кустарники по обочине. Шоссе плавно изгибалось, но никакие развилки пока не появлялись в поле зрения.
…Она любила простор и природу. Замкнутых пространств не боялась, но городу, если была возможность, предпочитала деревню и скучала по размашистым пейзажам своей родины среди камерных европейских видов. Вообще-то живописные холмы и перелески Англии она одобряла, ей нравились аккуратные сельские домики, увитые зеленью, окруженные пышно цветущими палисадниками. Но по-настоящему довольной, освобожденной она становилась среди суровых и нелюдимых вересковых пустошей, когда нам удавалось выбраться на выходные в Шотландию.
«У вас в Европах, — иногда говорила она, чем страшно меня задевала: я тут же бросался объяснять, что Англия за морем и к Европе имеет косвенное отношение, — у вас в Европах слишком много народу на единицу площади. В какую глушь ни заберись, куда ни глянь, обязательно увидишь несколько населенных пунктов. Никакой перспективы. Просто… просто глаза начинают задыхаться!»
Вот я и вспомнил ее голос! Глуховатый, теплый, уютно-домашний, как потертый бархат…
Однако в Лондоне жена прижилась легко. Ей очень нравилось, что город сохранил свой старинный облик, и при этом не подавляет обилием древнего камня, что в нем так много зелени: парков, скверов, цветов.
Когда у меня выдавались хотя бы два свободных часа, она тащила меня гулять в какой-нибудь парк, независимо от погоды: заставляла дышать «хоть чуть-чуть более свежим, чем на проезжей части, воздухом». От усталости я порой упирался, но потом бывал ей благодарен: прогулка отлично развеивает утомление!..
Очередной дорожный указатель неожиданно вспыхнул в дальнем свете фар. В первую минуту я не поверил своим глазам и перечитал надпись снова. Ничего не изменилось. «Г. Славянск-на-Кубани», — гласила надпись!
Снова въезжаю под темные своды густых древесных крон, едва подсвеченных красноватым заревом, и, преодолев сплошную стену высокого кустарника, перекрывающего вид на город, оказываюсь на плохо освещенной улице. Моя хваленая зрительная память отказалась служить мне надежным инструментом в темноте, и я не был уверен, еду ли по той же самой улице, что в первый раз, или по другой.
Открывшийся вскоре моему взору перекресток развеял сомнения: я находился в том же самом месте, что и прошлый раз. Я готов был поверить, что где-то проскочил важный поворот или развилку, однако делать еще один приличный крюк, не имея ясной перспективы, не захотел. Решил ехать прямо, через центр города: где-то там, в центре, моя дорога пересечется с искомым шоссе.
Чем дальше я ехал, тем больше этажей обретали многоквартирные дома, тем плотнее они смыкали свой строй.
Я заметил темную фигуру, торопливо шагавшую по тротуару впереди. Хотел было окликнуть прохожего, чтобы спросить совета, но тот свернул в узкую боковую улочку, и я не стал за ним гнаться.
На стенах домов, в районе верхних этажей, лежали слабые красноватые блики. На миг их поглотил белый дневной свет. Прямо над головой в очередной раз сухо треснуло небо. Я притормозил и закрыл все окна, кроме одного, чтобы не было сквозняка. Не представляю, имеет ли это действие какой-либо смысл для предотвращения встречи с молнией, когда находишься внутри металлической коробки.
Улица, ровная, как стрела, влекла меня вперед, но ни одна мало-мальски выдающаяся среди узеньких деревенского вида переулочков магистраль не пересекала мой путь.
Вскоре город опять принялся заканчиваться, превратившись сначала в большую деревню, а потом полностью сойдя на нет. Улица, по которой я ехал, между тем потеряла свое асфальтовое покрытие. Под колеса норовила броситься огромная — во всю ширину дороги — неизведанной глубины лужа. Дальше чернело заросшее чем-то высоким поле. Тупик. Я развернул автомобиль и медленно, почти крадучись, покатил обратно.
В третий раз я пересек границу города.
История повторялась. Только теперь уже я оказался в роли заблудившегося среди трех сосен путника. В душу вползало колючее, едкое отчаяние, в котором смешались и досада на собственную тупость, и тягостное удивление, и необъяснимый страх. Но насмешливый голосок существа, которое сидит внутри и, никогда не поддаваясь чувствам, вечно оценивает твои поступки и мысли, ехидно комментировал: «Теперь понимаешь, что происходило с твоей женой и каково ей было потеряться ни с того ни с сего? Разве ты не думал тогда с досадой, что только с ней могла приключиться такая история — благодаря ее феноменальному неумению ориентироваться в пространстве?»
…Ее первой реакцией на любое неприятное, травмирующее событие был смех. Она смеялась над собой даже сквозь слезы боли и страха. Если она болела, я мог совершенно точно определить, когда ей становилось особенно плохо: она начинала сыпать отменными остротами. Тоска, печаль, горе — та же реакция: смех всех оттенков — от нервного хихиканья до хохота на грани истерики, но никогда — за гранью. Она умела владеть собой. Ее глаза цвета хаки — вот я и вспомнил ее глаза! — они часто улыбались, тепло и приветливо.
В начале нашего знакомства я все старался понять, отличается ли ее светлая и красивая улыбка, обращенная ко мне, от тех, что она в изобилии раздаривает другим людям — и мужчинам, и женщинам. Очень расстраивался и пугался, когда она вдруг приходила на нашу встречу серьезной, потому что мне казалось, что она печальна, не в духе, что ей попросту скучно в моем обществе. Я не сразу научился понимать, что это — высшая степень ее доверия к человеку — когда она позволяет увидеть свое истинное лицо — ту серьезную, задумчивую девочку, которой в глубине души она оставалась до сих пор.
Я узнал ее и другой. Нежной и пылкой, порывистой, смелой. Бесконечно женственной.
И наконец, я научился различать во взгляде все оттенки ее богатой натуры. Они так легко и естественно соединились в теплом, неброском сиянии любви!
