Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 160
Как объяснить это человеку, ни разу не просыпавшемуся из одного кошмара в другой, когда ты думаешь, что наконец-то проснулся, но на тебя из сумеречного тумана снова выходит она – бледная черноволосая женщина то ли в белом платье, то ли с белыми длинными крыльями.
Про женщину Айша не рассказывала никому – даже матери. И молчала в ответ на суматошные вопросы мамы и кормилицы: что тебе снилось, доченька, что ты так кричала? Плохой сон? Очень плохой сон, мама. Мертвая женщина подходила совсем близко и грозила длинным белым пальцем – молчи, мол. И улыбалась бледными бескровными губами. Тогда Айша видела, что рот у нее забит землей, а из уголка губ течет кровь и капает, капает на белое оперение…
Вчера ночью женщина показала ей пожар на холме: пылали предместья какого-то города – и высокая аль-кассаба на обрывистом склоне. Айша узнала ее: зубцы громадных, слитых в единый мощный массив башен Альмерийа ни с чем нельзя было перепутать. Изгибающаяся вдоль обрыва стена между восьмиугольником Птичника и высоченной башней Свечки разгораживала две стены пламени – горела крепость, горела медина. В черных проемах галерей на самом верху метались люди – и бросались вниз, один за другим прыгали на срывающиеся страшной кручей, поросшие соснами скалы. Люди не хотели гореть заживо и умирали – изломанные, растерзанные, расплющенные на окровавленном камне.
– Айша, я так не могу… Я не знаю, кому верить!..
– Спроси у Зарифа, – бесцветным голосом откликнулась она.
Кравчий Абд-аль-Азиза, смазливый мальчишка, с которым эмир уединялся после каждой утренней попойки, за изумруд или сапфир мог рассказать все. От гуляма узнавали, кому эмир сегодня ночью раздвинул ноги и какие вести Абд-аль-Азизу принесли тайные гонцы и осведомители. Говорили, что у эмира много странностей, и среди них есть одна большая – пристрастие ласкать гулямов в присутствии других мужчин. Так что Зариф если и не видел – во время таких приемов ему частенько приходилось стоять на четвереньках, со спущенными шальварами и с уткнутой в подушки головой, – то уж слышал абсолютно все, что подданные эмира имели сказать своему господину.
Айша сняла с запястья старинный тяжелый браслет с эмалевыми медальонами – белые цапли Абер Тароги вышагивали среди зеленых метелок камыша – и протянула матери. Та отшатнулась:
– Я не могу! Это подарок твоего отца!
Девушка упрямо мотнула головой:
– За меньшее, чем семейная драгоценность Бени Умейя, Зариф не разговорится. У нас больше не осталось ничего по-настоящему ценного, мама.
Аль-Ханса всхлипнула, но быстро взяла браслет и увязала его в платок.
… Ко второй страже она вернулась. Со стоном плюхнулась на подушку и прошипела:
– Тьфу ты пропасть. Знаешь, Айша, есть такая поговорка: когда шайтан не знает, что делать с хвостом, он бьет им мух. Так вот паршивый сын Зейнаб тоже не знает, что делать с хвостом, и занимается после обеда мальчишками. Мне пришлось ждать, пока он не закончит с Зарифом, и я спряталась за кипарисами в Известковом дворе.
– Мама! – ахнула Айша.
Известковый двор – как и примыкающая к нему площадь Охотников – находился на мужской половине. Женщину, которая без разрешения господина покинула харим, полагалось сечь розгами – двадцать ударов левой рукой, двадцать ударов правой. Семейные наставления предлагали избегать излишней суровости и стегать по спине виновной, зажав под мышкой Книгу Али: верующему необходимо брать пример со Всевышнего, а Он милостивый, прощающий.
– А что делать? – сдавленно отозвалась аль-Ханса. – Это стоило риска быть выпоротой, дочка. Ты оказалась права.
Айша обернулась и посмотрела матери в лицо. Она не ошиблась – по щекам аль-Хансы текли слезы.
– Он… взял город. С четырьмя тысячами воинов он завладел Альмерийа, – мать овладела собой и вытерла платком лицо.
Возможно, ей придавала сил ненависть к нерегилю.
– Он вышиб ворота в нижней стене – безо всякого тарана. Только колдовством, – горло аль-Хансы сжимало горе – в Альмерийа жила ее семья: брат, сестры, племянники.
Жила. Теперь уже не живет.
Айша знала, что сейчас услышит. Мертвая женщина из ее сна плясала над тлеющими угольями и хохотала – а надо рвом кружили стервятники. Над уводящей из города дорогой стояла пыль: по ней гнали несчастных, понуривших головы людей, связанных веревками за шеи.
И мать рассказала Айше страшную правду.
Ханаттани показались под стенами вечером, а глубокой ночью начался штурм. Нерегиль выехал под сторожевые башни южных ворот и крикнул, что жители города клялись в верности именем Всевышнего и нарушили клятву. Никто, орало шайтаново отродье, никто и никогда не посмеет больше осквернять Имена и нарушать данные Именем клятвы!
Окованные медью створки огромных ворот медины разлетелись в щепы, и конники с факелами ворвались в город подобно демонам ада. К утру медина пылала, по улицам ручьями текла кровь, а ханаттани приходилось поднимать коней на дыбы, чтобы перескочить через завалы исколотых и изрубленных трупов. Знатные люди и члены городского совета города успели укрыться в цитадели. Под утро они прислали посольство с прошением о милости. Нерегиль расхохотался послам в лицо и ответил, что преступление против Имени не прощается никогда, как никогда не кончается власть Всевышнего. Так что милости они будут искать в аду, куда он их вскоре и отправит. А я, мол, – куражилась и издевалась тварь – с милостью не дружен.
Тогда городские советники прислали отдельного человека к Хасану ибн Ахмаду с просьбой войти в крепость для переговоров. Славный полководец, у которого в городе были родичи, пришел в масджид и выслушал своих двоюродных братьев. Они умоляли его явить городу милость – за триста тысяч золотых динаров выкупа. Хасан лишь покачал головой. «Что с нами сделают?» – в ужасе стали спрашивать сидевшие в масджид женщины. И тогда Хасан, не в силах сдержать горе, дотронулся пальцем до шеи – всех убьют. А потом вышел из крепости, вернулся в лагерь и попросил привязать себя к столбу, говоря, что выдал план командующего осажденным. Но нерегиль лишь посмеялся, велел его отвязать и заметил, что старым гусям из городского совета и так было понятно, из кого воины халифа сварят себе на обед похлебку.
На рассвете этот незаконнорожденный ублюдок шайтана подъехал к воротам цитадели и свистнул крест-накрест в воздухе мечом. И ворота развалились на куски – как будто их рассекло гигантское лезвие. Крепость пала в считаные часы.
В цитадели перебили всех: говорили, что людей выводили ко рву под стенами медины и обезглавливали. Рассказывали, что перебили то ли девятьсот, то ли семьсот человек. К вечеру вода во рву стала красной, и плавающих тел не стало видно за дерущимися птицами. Оставшихся в живых, а также женщин и детей приказали продать в рабство без права выкупиться – но сначала всех уцелевших жителей Альмерийа заставили разобрать обгоревшие стены крепости и медины. Теперь на вершине холма над долиной путник может увидеть лишь груды почерневших в огне камней и тысячные стаи стервятников. Нерегиль – да будет он навеки проклят! – приказал посыпать землю солью и запретил хоронить тела погибших. Они совершили мерзость перед Всевышним, заявила подлая тварь, и умрут в своей мерзости. Так встретила свой конец Альмерийа, царевна городов ар-Русафа.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 160
