По необъяснимой причине Кэти Хильдебрант все это показалось совершенно нормальным. Она даже нашла в этих апартаментах что-то общее с той квартирой, которую снимала в Бостоне, но то обстоятельство, что здесь ей предстояло жить вместе с Сэмом Маркхэмом, создало в душе Кэти ощущение дома. Такое же чувство было у нее тогда, когда они со Стивом после свадьбы впервые обустраивались на новом месте.
Стив Роджерс!..
Кэти старалась не думать о нем, гнать прочь образы с присланного Скульптором видеодиска, которые накрепко засели у нее в сознании. Умом она понимала, что ее вины тут нет. Микеланджело-убийца начал охотиться за своими жертвами еще до того, как услышал о докторе Кэтрин Хильдебрант. Но Хильди беспокоила не только степень собственной ответственности за смерть бывшего мужа. Она старалась не копаться в своих смешанных чувствах теперь, когда его не стало. Нет, даже худшему врагу Кэти не пожелала бы того, что выпало на долю Стива, и все же ее постоянно терзала одна мысль. Она потеряла его дважды, причем, к своему стыду, вынуждена была признать, что первый раз оказался тяжелее второго.
«Разобраться во всем этом можно будет потом» — таким было теперь ее заклинание. То же самое она снова и снова повторяла себе, пока мать боролась с раком. Однако теперь вместо подбадривающих слов, призывающих сосредоточиться, закончить книгу и получить место на кафедре, Хильди твердила самой себе новую фразу: «После того как я поймаю Микеланджело-убийцу».
Подойдя к зеркалу в ванной, Кэти забрала волосы в хвостик. Новые светлые локоны ей совсем не нравились. На ее взгляд, они попахивали сходством с дешевой порнозвездой. Но это было частью соглашения, заключенного с Берреллом. Гораздо труднее оказалось привыкнуть к контактным линзам. Кэти их никогда не любила, они сушили роговицу, у нее постоянно слезились глаза. Да, еще одна необходимость, однако Кэти на всякий случай всюду носила с собой свои любимые очки в черной оправе. Хуже всего, однако, были другие очки, темные. Хильди казалось, что в них она выглядела просто глупо. Словно сексуальная красотка с примесью азиатской крови из гангстерского сериала.
— Ты готова? — спросил Маркхэм, просовывая голову в дверь ванной.
Его присутствие успокаивало Кэти, придавало ей уверенность, но в то же время наполняло ее чувством стыда. Да, несмотря на все то, что произошло с момента их знакомства, Хильди радовалась возможности снова остаться с ним вдвоем.
— Да, — сказала она. — Если ты не имеешь ничего против того, чтобы показаться на людях вместе со мной.
Поцеловав ее в шею, Маркхэм ушел. Ночь они провели в жарких объятиях, занимаясь любовью, словно двое подростков, до самого утра. В носу Кэти до сих пор стоял непривычный запах ее новой краски для волос и аромат одеколона Сэма.
Почистив зубы, Хильди вдруг поймала себя на том, что ей хочется раскрыть сотовый телефон, позвонить Джанет Поулк и быстро сказать женщине, ставшей ей второй матерью, что у нее все в порядке.
«Но об этом даже думать нельзя», — строго одернула себя Кэти.
Да, она чертовски хорошо сознавала, что ей нельзя общаться ни с кем, кроме сотрудников ФБР, до тех пор, пока Билл. Беррелл не даст разрешение. Еще одно условие соглашения с главой бостонского управления, о котором Хильди сожалела так же сильно, как и о своих волосах. Она не говорила с Поулками с тех самых пор, как выписалась из больницы, передавала им весточки о себе через Рейчел Салливан, но ей все равно было стыдно. Ведь Кэти знала, как переживает за нее Джанет, которая узнала об убийстве Стива Роджерса.
«Разобраться во всем этом можно будет потом».
Выйдя из ванной, Хильди застала Маркхэма в общей гостиной, с раскрытой книгой «Спящие в камне». Он был похож на актера, собирающегося приступить к художественному чтению.
— В чем дело? — спросила Кэти.
— Да так, ничего особенного. Просто пытаюсь собраться перед выходом на улицу. Наверное, устал.
— Что ты имеешь в виду?
— После вчерашней телеконференции с Квантико мне не дает покоя одна твоя фраза из главы о «Пьете», те слова, которые приписываются самому Микеланджело, переданные его биографом-современником Асканьо Кондиви.
— Ты имеешь в виду фразу относительно юной внешности Мадонны?
— Да. Обсуждая различные предположения относительно того, почему Микеланджело изваял Деву Марию молодой женщиной, ты говоришь, что сам скульптор сказал Кондиви: «Разве ты не знаешь, что целомудренные женщины сохраняют свежесть гораздо дольше, чем распутницы? Как это должно было отразиться на Богоматери, у которой за всю жизнь даже не было ни одного похотливого желания, которое сказалось бы на ее внешности?»
— Почему это тебя беспокоит?
— Как мы уже видели в «Вакхе», Скульптор прекрасно сознает, каким грузом информации будет обременена его «Пьета». Я хочу сказать, что нам известно происхождение частей скульптуры. Этот факт непременно будет влиять на наше восприятие ее. Глядя на «Вакха», мы, зрители, видим, как мифология, римское божество и сатир переплетаются с жизнью Томми Кэмпбелла и Майкла Винека. Глядя на «Пьету» Скульптора, мы видим историю Девы Марии и Христа, а заодно и жизнь проституток, их похотливые желания. Наше сознание натыкается на противостояние святости и распутства.
— Значит, ты считаешь, что конечный смысл этого послания — богохульство?
— Не знаю, но просто никак не могу избавиться от мысли, будто упускаю из вида нечто важное, какую-то связь между главой из «Спящих в камне» и тем, что Скульптор для своей «Пьеты» использовал тела проституток, что-то помимо практического удобства материала, имеющегося под рукой.
— Он применял не только их, — глухо промолвила Хильди.
— Извини, Кэти. Я все помню, но — и ты должна меня простить — думаю, что тут дело выходит за рамки занятия жертв, если хочешь, поднимается до концепции греха, сексуальной распущенности. Понимаешь, в глазах Скульптора все те люди, тела которых он использовал для своей «Пьеты», грешны в смысле секса. Это подводит нас к еще одной твоей фразе о влиянии «Пьеты» Микеланджело. В своей книге ты пишешь:
«Еще одним возможным объяснением того, почему Микеланджело изваял Деву Марию в образе молодой матери, может быть то обстоятельство, что на него оказала огромное воздействие „Божественная комедия“. Хорошо известно, что скульптор не просто восхищался творчеством Данте, но и внимательно его изучал, следовательно, должен был знать молитву святого Бернара из тридцать третьей песни „Рая“, которая начинается словами: „Мать-девственница, дочь своего Сына“. Здесь мы видим сопоставление взаимоотношений Богоматери и ее Сына с внутренним противоречием сути Святой Троицы, в которой Бог существует в трех ипостасях: Отца, Сына — воплощения в Иисусе Христе — и Святого Духа. Возникает бесспорно кровосмесительный контекст. Если Бог одновременно Отец и Сын, то Дева Мария — мать и дочь Христа, а также его супруга. Тогда можно предположить, что Микеланджело воплощает это параллельное триединство в одинаковом возрасте фигур. В этом противоречии отношения отца и дочери, матери и сына, мужа и жены искажаются, переходя в духовное измерение вне времени, тогда как физический возраст остается лишь относительной, земной характеристикой».
