стоим и обнимаемся в моей комнате. Ну, она явно сбегала не в туалет, а спрятаться ото всех. Но спрятаться от себя я ей не дал… Так хотелось заглянуть в эти глаза бесстыжие, а в итоге увидел в них столько раскаяния, что поплыл сразу же.
Обняла, прижалась… Ледяная вся, как сосулька. Дрожит, волнуется. Горе мое луковое, просто горе. Говорит, что никаких преград нет для меня. То есть они не вместе? Какого хрена тогда пришли вдвоем? Я ни черта не понимаю, клянусь, вообще ничего! У меня в душе пустота и одновременно четыре миллиона мыслей, голова просто раскалывается. Столько всего надо обсудить! А мы просто стоим и обнимаемся… Как будто у нас есть все время в мире и словно этажом ниже не ужинает сумасшедшая семейка.
– Мы поговорим обязательно, – обещает мне она, – все обсудим, я все расскажу тебе, и ты выслушаешь и, надеюсь, поймешь меня. Сейчас я тебе обещаю, что никаких отношений у меня с Владом не было. Ни минуточки не было, Саш. Поверь сейчас, пожалуйста, а позже я все тебе объясню.
– Верю, – выдыхаю. Нет смысла ей врать сейчас, когда я могу выйти с ней вниз, держась за руки.
– Спасибо. Мне важно, чтобы ты верил.
– Как ты все эти дни? – отстраняюсь от нее, возвращаю ее спиной к двери и нависаю сверху. Так удобнее, видно ее глаза.
– Скучала, – жалуется шепотом. – И чинила зуб.
Хихикает, и я вместе с ней. Только она могла потерять зуб от удара шайбы, при этом даже не являясь хоккеисткой.
На губе у нее уже почти зажившая ранка как раз от того же удара. Не представляю даже, как ей было больно, если честно… Я тоже терял зуб на хоккее. Да кто не терял? Мы у стоматологов бываем чаще, чем дома. И это боль адская! Как она вытерпела вообще?
– Не болит? – провожу пальцем по ране. Я пипец как скучал… Сейчас, когда касаюсь ее, это ощущается особенно остро. Как прожил-то вообще все эти дни без общения с ней? Как выжил?
– Уже нет, – качает головой и закрывает глаза, прислонившись щекой к моей ладони. Нежничает, и я почти не верю, что все это на самом деле мое. По-настоящему. И что, если поцелую, то меня даже не отвергнут? Не будут пытаться увернуться?
Наклоняюсь. Хочу проверить. Надо же, все решилось так просто и быстро. А я готов был уже бои устраивать за ее сердце. А тут без боя сдались мне.
Касаюсь губами ее губ, чувствую, как сердце ускоряет ритм, и…
– Стой! – тормозит она меня. Психую.
– Опять?!
– Не рычи, – хмурится она и стукает кулачком мне по груди. – Помада, Саш. Размажется сейчас, я как туда вернусь? Что обо мне подумают?
– Что ты моя девушка? Пусть знают. Или ты против?
– Я не против, – говорит она, выделяя это «не» громче, чем стоило бы. – Но выглядеть так, как будто я тут черт знает чем занималась, я не хочу! Там мама твоя вообще-то, я и так ей не понравилась, а если выйду вся смазанная, то вообще, наверное, из дома выгонит.
Ее голос теряет все краски на этих словах, Лена расстраивается. Черт… Так и знал, что она ее обидела, надо было все-таки не сидеть молча, а пресечь на корню!
– Не выгонит. Лен, она в восторге от тебя еще с момента, как я показал ей видео с тобой две недели назад. Просто… она немного разозлилась. Из-за Юрских. Пройдет, она дама вспыльчивая, но отходчивая. Ты с ним пришла, как… – сжимаю кулаки. И челюсти. И сердце сжимается на тех словах, что надо произнести, только язык не поворачивается. – Как его…
– Знакомая! – перебивает меня Лена, понимая, что хочу сказать. – Он позвал меня только потому, что я хочу стать актрисой, а его папа ректор. Ну… вроде как полезное знакомство. Ничего больше.
– Понял, – киваю. Ревную все еще до чертиков, конечно, но с этим надо как-то бороться. Понимаю, что правду сейчас говорит, и борюсь с желанием спросить, почему это он решил ей помочь и познакомить с папой, раз между ними ничего нет. Это уже клиника, нельзя так. Мы еще ничего не обсудили и, по сути, не помирились даже, а я тут собрался новое ей предъявлять. Далеко не уедем так, а я хочу далеко с ней. И надолго.
– Все-все расскажу, – нежничает она снова, и я ловлю каждое касание, стараясь не улыбаться, как полный идиот. Потому что все мое! До этого все касания воровал, а тут сама раздает, щедро делится, затапливая мою душу и сердце медом.
– Целоваться хочу, – шепчу ей на ушко и впиваюсь в него. Хочу безумно, правда. Но и опасения ее понимаю, она, как девушка, не хочет выглядеть при всех некрасиво. Что-то мне подсказывает, что ее размазанной помаде будем рады только я и мама моя, но точно не семейство Юрских. Влад-то явно на нее еще виды имеет… Это Лена приехала с ректором познакомиться, а он ее не для этого сюда притащил. Не знал просто, что прямо в мои руки везет сокровище. – Сильно-сильно хочу, Лен.
– Саш… – стонет она, когда впиваюсь поцелуем в ее ушко, спускаюсь к шее. Там нет макияжа, там можно. Еще и стоны сладкие мне дарит в награду, вообще отвал башки.
– Ты такая красивая, Лена, – шепчу между поцелуями. Лена дышит тяжело, откидывает голову, открывая мне шею для поцелуев, подается навстречу, обнимает за голову, прижимая к себе ближе. Позволяет, и я дохну от этого! Что я говорил об этом вечере? Лучший же, лучший вечер!
Руки распускаю, не могу держать их при себе, они наглые и меня не слушаются. Поэтому гладят по спине, ребрам, талии, спускаются на бедра, прижимают ближе, сжимают, касаются… Лена снова стонет тихонько, прямо в губы. Но внизу не слышно, слишком далеко, не надо прятаться.
– Сдох просто, когда тебя увидел, веришь? – ныряю губами в вырез на груди, хочу присвоить себе каждый миллиметр поцелуями, чтобы там, внизу, каждый, кто захочет на нее посмотреть, понимал, что она моя. Да, вот так все еще дико ревностно, но не могу иначе! Не получается! Вот такой дурак я, но только с ней дурак, крышу срывает… – Давай уедем? Сбежим отсюда, давай?
– Давай, – соглашается шепотом, зарываясь пальцами в мои кудряшки.
А я не могу теперь оторваться, целую как сумасшедший, трогаю, кусаю, сжимаю. Лена хнычет, приятно ей, касается изредка губами моего лица, окончательно срывая крышу.
Черт… Она убьет меня, но я не контролирую себя совершенно.
Руки лезут под платье,
