Старец в тюбетейке вежливо улыбался, заискивающе тряс жиденькой седой бородкой и блеюще хихикал, выражая не то согласие, не то соболезнование.
– А нет чтобы отправить багаж контейнером! – бушевала Вероника Степановна. – Правильно не отправляет! Потом год жди, пока доставят! А я бы… отправила! И попробуй только не доставь в срок! Надо бороться!..
Дедушка, осторожно взирающий на прохождение очереди к умывальнику, был без промедления ознакомлен с жизненным кредо Вероники Степановны (идеей борьбы за…), с необходимостью усиления критики халатности и разгильдяйства как на транспорте, так и в остальных отраслях, после чего выяснилось, что по-русски дедушка не говорит и не понимает.
– Мрак! Тени средних веков! Наследие паранджи! И где были семьдесят лет советской интернациональной власти! – тотчас переключилась Вероника Степановна на даму броской наружности – неестественно рыжеволосую, с напудренным, слегка отечным лицом и апатичными глазами. – В наше время! Космос, расщепление ядерного ядра, атомного то есть! Телевидение и радиовещание…
– Осколок прошлого, – без интереса посматривая в окно, подтверждала рыжеволосая женщина. – Восток – дело дохлое. Коран, шариат. А может, это… глухой просто.
– Вас как зовут? – угощая попутчицу сигаретой, осведомилась Вероника Степановна.
– Жанна.
– Редкое имя. А… – она основательно затянулась, – чем занимаетесь в этой жизни?
– Артистка, – нехотя сказала Жанна и пояснила, предваряя дальнейшие расспросы: – Разговорного жанра. – Затем покосилась на Ракитина и Градова, тоже стоявших у соседнего окна и занятых обзором пейзажа какой-то плешивой полупустыни.
– Это… то есть чего? – наморщила лоб Вероника Степановна. – Разговорного… как это?
– Комические монологи, – последовал усталый ответ. – Кстати, – добавила она как бы между прочим, однако не без значения, – я иногда по телевизору… так что…
– Прошу прощения… – Из купе напротив, как из шкафа, вышел набриолиненный брюнет в белом, с зауженной талией костюме и черной рубашке. С усиками, аккуратно огибающими верхнюю губу. Известное сравнение «элегантный как рояль» нуждалось бы в уточнении: белый рояль с черной клавиатурой.
Грудь брюнета распирал с излишком забранный в нее воздух, и посему смотрелся он довольно-таки представительно, хотя вертлявость натуры все-таки проглядывала за маскарадом лоска. Выдавали глаза – черненькие, бегающие, привыкшие, глядя прямо, не упускать из внимания происходящее по сторонам.
– Прошу прощения, – повторил брюнет бархатным голосом и меленько, словно полоская горло, хохотнул. – Фамилия ваша не Коломина случайно? Или ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – произнесла Жанна сквозь зубы, видимо польщенная, потому как уж слишком небрежно произнесла.
Далее в коридоре случилось некоторое изменение мизансцены, поскольку из тамбура в вагон шагнула личность в кепочке – сосед Вероники Степановны, владелец тюков, он же зачинщик новой личной жизни на востоке бывшего советского пространства.
Вкрадчиво, по-тигриному выгнув костистый хребет, проступавший под твидовым пиджачком, зачинщик двинулся в купе, жизнерадостно улыбаясь всем своим землистым лицом. Крупно и выпукло вмонтированные в его десны нержавеющие зубы сжимали скверную папиросу.
– Эй, любезный, – театрально выкинув полную руку с сигаретой, обратилась к нему Вероника Степановна, – за вашими коробами похоронен мой чемодан. Выньте его, там кофта, а то декольте, знаете ли, мне с не давних пор не идет.
– Мне тоже в башку надуло, – нелогично согласился железнозубый, не дрогнув лицом и папиросы изо рта не вынимая. И скрылся в купе. Затем дверь отъехала вновь. – Щели не могут законопатить, сволочи! – закончил с чувством и мощно двинул дверь обратно в косяк.
– Не выношу самолеты, – поведала Вероника Степановна расстроенно. – Клаустрофобия у меня, то бишь – боязнь замкнутого пространства. А поезд – тоже мучение… Достанется такой вот в соседи… Храпит, как слон. И чеснок еще. Вчера на ночь – три головы съел. С поллитрой. А-ат-мосфера…
– Жуть какая, – вздохнула Жанна.
– Нравы, – поднял брюнет бровь и изогнул губу, придав физиономии выражение какого-то горестного размышления.
Ракитин и Градов незаинтересованно переглянулись. Проблемы быта в дороге занимали их в незначительной степени, хотя обоим требовалось срочным образом побриться и переменить белье.
– Слюшай, ты, дорогой, – послышался придушенный зов, и Ракитина поманил из купе волосатый палец Рудольфа Ахундовича.
Рудольф Ахундович сидел на нижней полке, поджав под себя ноги и упираясь большой круглой головой в верхнюю полку. Взгляд его добрых глаз светился смущением и растерянностью.
– Слюшай, – жарко зашептал он в ухо Александра, озираясь по-лошадиному на Ивана Ивановича, спокойно лежавшего в постели с газетой в руках. – Жэнщина видел?
– Рыжую, что ли?
– Какой рижий? Золото, а не волос! Огон, понял?
– Н-ну… – подтвердил Александр неуверенно.
– Слюшай, ты будь друг, а? – Рудольф Ахундович приложил ладонь к сердцу. – Поговори, а? Выясни, а?
– Что выяснить?
– Замужем, нет?
– Это зачем? – спросил Александр подозрительно.
– Ну ты поговори, а? У меня с жэнщин плохо выходит. А ты спросишь, тебе тьфу-тьфу. А незамуж, пригласи к нам. Пообедать. Напитк есть, колбас-малбас есть, прям как в ресторан, скажи.
– Артистка она, – невпопад доложил Ракитин.
– Кто? Я так и думал! Сильно красива!
– Разговорный жанр.
– Все равно…
– Попробуем… – пожал плечами Александр.
Но, видимо, Рудольф Ахундович опоздал… Возле Жанны уже вращался угодливым бесом модный брюнет. До Ракитина, вставшего неподалеку и старательно глазевшего в проносившиеся дали, донесся разговор.
– Странные чувства овладевают мной, – пел брюнет. – Я всего лишь неделю как из Парижа, там все в цвету, каштаны… И, – он очаровательно улыбнулся, – никаких затруднений с рестораном, да и с вагоном-рестораном никаких затруднений, что примечательно. Я туда тоже поездом. Утомительно, конечно, сплошные границы, таможни… Но – впечатления, Европа…
– А по какому случаю? – спросила Жанна настороженно.
– В Париже-то? – услужливо подхватил брюнет. – А… у меня там филиал фирмы.
– Вы – коммерсант?
– Так точно. – Он наклонил голову, продемонстрировав тщательно завуалированную лысинку. – М-да… Сергей Иннокентьевич, кстати… гм.
– Очень приятно.
– Во-от. Так что буквально еще на днях бродил под сенью Эйфелевой башни, а теперь вот пребываю в тревожной глубине российских пространств, ха-ха… Направляюсь в «горячую точку». – Он вдруг напустил на лицо серьезность. – Ничего не поделаешь, бизнес… А вы, простите, зачем в Душанбе?
