– Но у меня есть и другие новости, – сообщил мне гость. – Из Анибы прибыл гонец с известиями о том, что мой отец ушел к Осирису. Так что я отправлюсь вверх по реке со своим братом, который займет место отца. Я пришел попрощаться с тобой, Тенра, и поблагодарить тебя за твою щедрость и мудрость.
– Мои соболезнования, – ответил я, хотя по его поведению не заметно было, что он опечален, – но это я должен благодарить тебя.
– За что? За то, что я позволял тебе выслушивать мои глупые вопросы?
– За твои меткие замечания и желание делиться ими, даже за то, что в спорах ты бываешь упрям, – ответил я, и был вознагражден улыбкой, которая у него, как и у Мены, еще очень резвая и мальчишеская. – Я уверен, что ты скоро вернешься.
– Ушел мой отец, а вместе с ним и старые времена, так что пришла пора мне служить своим людям. Правитель Фараона в Куше тепло смотрит на Хикнефера, так как мой брат был другом Осириса Тутанхамона. Так что Гуй[57]с радостью исполнит его желания, а это значит, что пришло и мое время.
– Время для чего? – Наследники вассалов Кемета приезжают к царскому двору получать образование не только для того, чтобы выразить преданность своих отцов, но и для подготовки. Но Сенмут не был наследником, и он путешествовал с армией Фараона только для того, чтобы набраться опыта.
– Чтобы основать новый Дом Жизни. Я хочу, чтобы слава о нем распространилась повсюду, от берегов Матери Реки до Великого Зеленого Моря и дальше, благодаря свежему ветру, который будет дуть сквозь его открытые окна. – В глазах у юноши плясали искры воодушевления. – В этом месте будут собираться ученые мужи и делиться мыслями о том, как вылечить старика, о том, как скульптор обрабатывает кусок камня, или о том, как увеличить урожай на полях. Может, и ты почтишь визитом то место и поделишься своей мудростью. – Я закачал головой. – Тенра, я не прошу ответа сейчас, просто помни об этом. Куда бы ни подул ветер в предстоящие годы, ты всегда будешь почетным гостем среди тех, кто задает себе те же вопросы, что и ты, будь они хеттами или сирийцами, хананейцами или вавилонянами, бритыми или…
– А женщин у тебя не будет? – спросила Асет из дверного проема, а Тули пронесся через комнату и врезался в лодыжки Сенмута, повалив его на колени. Нофрет коротко стрижет Асет, и она одевается в передники и рубахи без рукавов, но цвета ее глаз не спрятать, так что, покидая стены моего дома, она ходит, опустив их в землю. Однако Сенмут никогда не расспрашивает о том, почему она здесь, и всегда называет ее Уэнис – под этим именем Асет живет здесь в качестве моего ученика.
– Может быть, со временем. – Он перестал гладить Тули, и пес ткнулся носом в мою руку, чтобы сообщить, что его любовь ко мне постоянна, хотя не так буйна.
– Мену вызвали во дворец, – объяснил я, – а Сенмут приехал попрощаться. Его отец ушел через тростник. А сейчас он рассказывал мне о Доме Жизни, который хочет построить в Анибе.
– Мы будем скучать по тебе, мой господин. – Похоже, Асет разволновалась, как мальчишка, смущенный своим признанием. – Ты вернешься?
– Не надолго, но в гости приеду.
– К Небет? – поинтересовалась она, пристально глядя на Сенмута. Она все еще смотрит на него с удивлением – или это не просто любопытство, ведь Асет изолирована от мальчиков своего возраста?
– Конечно. И к Тенре – я пригласил его дать несколько уроков в моем Доме Жизни. Может, он и тебя с собой возьмет, и ты научишь людей рисовать карты сосудов, по которым идет кровь.
– Ты же знаешь, что меня зовут не Уэнис? – Когда Сенмут кивнул, ее губы смягчились в нежной улыбке. – Тогда ничего страшного не будет в том, если я тебя еще раз поблагодарю за то, что… что спас меня от той старой нубийки и все… объяснил. – Когда глаза Асет наполняются слезами, они всегда кажутся больше и круглее. – Мне очень жаль твою младшую сестру. Небет рассказала мне, что с ней случилось.
– Обещай не забывать, что в тот день тебя не лишили ничего важного. Ты так же цела, как и я. – Он сверкнул белыми зубами и добавил: – Или Небет.
Асет улыбнулась:
– В твоем Доме Жизни правда будут женщины?
– Я же сказал.
– Тогда я почту за честь, если ты будешь называть меня сестрой.
На этот раз Сенмут не сразу нашел, что ответить.
– Это честь для меня, Госпожа Асет. И я буду считать себя избранником Амона, если ты в ответ будешь называть меня братом.
От радости у нее к глазам подступили слезы:
– А Мена тоже приглашен?
– Только вместе с семьей, – ответил Сенмут. И тогда меня осенило, что для них эта беседа значит больше, чем для меня, – словно им известно такое, что неизвестно мне. Я почувствовал себя, словно отец детей, которые ушли слишком далеко – не в смысле расстояния, а в смысле понимания, – и впервые позавидовал другому человеку просто из-за того, что ему двадцать два года.
– Кстати, – добавил он, – я буду рад время от времени получать письма с новостями от своих друзей.
– От твоей… сестры? – Асет дождалась кивка, а потом повернулась и молча вышла из комнаты с довольной улыбкой на губах.
Такое поведение для меня загадка, а попросить о помощи некого, кроме Шери. Но у меня не всегда есть такая возможность, ибо ответ должен последовать сразу, уместный или не очень. Но я все еще не могу воспринимать Асет как замужнюю женщину, или обращаться к ней так, как приличествует обращаться к чьей-то жене, хотя ее брак еще не окончательно оформлен. У меня в животе разгорается огонь при мысли о том, сколько это еще продлится после того, – ведь у нее уже начались месячные кровотечения.
Когда я посмотрел на Сенмута, он вынул свиток из сумки, которую носил на плече.
– Мена велел отдать тебе это.
Я с первого взгляда понял, что это: Асет всегда рисует животных в движении, например хлопающую ушами свинью, спрыгивающую со стога, поскольку она вообразила, что умеет летать. Еще Асет не отделяет рисунки друг от друга линиями.
– А зачем он мне это прислал?
– Я нашел это в уборной в казармах, где работаю. Несомненно, ты узнал, что это ее рук дело. Она нарисовала историю о том, как старому Верховному Жрецу пришел конец, пока он наблюдал за двумя своими любимчиками, мальчиками из школы при храме. Видишь эти глиняные кружочки, примотанные к спинам? – Я кивнул. – Вначале норовистые молодые жеребята направляются к пруду, где в ожидании лежит крокодил – из мутной воды торчат лишь глаза и ноздри. Один жеребенок отворачивается, не желая пить из пруда, а остальные не только пьют, но и резвятся в воде. Кроме тех двоих, которые отходят от пруда, чтобы поиграть в другую игру – он показал на двух жеребят, один их которых взобрался на другого сзади – и все это на виду у старого крокодила. Тут он начинает менять цвет с серого на черный, цвет смерти. Его старое сердце не перенесло такого возбуждения. Разумеется, ты улавливаешь иронию в том, что Паранефер пострадал от развращенности собственного ка. – Тут Сенмут по-дружески взял меня за плечи. – Тенре, ты для меня – самая яркая звезда в ночном небе, и так это и будет, сколько бы месяцев или лет ни прошло с этого дня до того, когда мы встретимся вновь.
