— Я покажу вам, из чего сделано правосудие в нашей стране, госпожа Стрекоза! — сказал он, приготовившись к атаке.
— Не беспокойтесь, прежде я заполучу вашу шкуру! Завтра вас найдут здесь в засохшей луже крови с перерезанным горлом и мутным взглядом.
С этими ставами она выпустила из рукавов еще две нити, которые тут же обвились вокруг ляжки мандарина. Два диска с силой врезались в плоть, и потоки крови хлынули из ран, которые мандарин тщетно пытался зажать руками.
— Ваша жадность и ваша жестокость не останутся безнаказанными, — заявил он, падая на колени. — Похищенные вами талисманы приблизят вас к вечности не больше, чем графа Дьема!
Госпожа Стрекоза тем временем с явным удовольствием взирала на мандарина, распростертого на траве, которая все больше окрашивалась его кровью. Взгляд ее был насмешлив, а подбородок дрожал от презрения.
— Бедняга не заслужил вечности, к которой так стремился. Эта развратная свинья погрязла в самом бесстыдном распутстве, извратив чистое учение Шанцин, которое требует от своих последователей полного воздержания, ибо только так, непорочными, они могут вступить в священные пределы! Оставить талисманы у него в руках — это все равно что метать жемчуга перед свиньями! — сказала она, восхищаясь собственным остроумием. — Вечность надо заслужить, и лишь добродетель и медитация позволяют достичь обители Бессмертных. Неужели вы думаете, что любой червяк, скупающий драгоценности, способен воссоединиться со Вселенной?
— В сущности, под аристократической оболочкой и высокими устремлениями и в вас скрывается обыкновенная женщина, замкнувшаяся на самой себе, избегающая физического контакта с мужчиной, — заметил мандарин, харкая кровью. — Как иначе объяснить ваше пристрастие к этому мерзкому шнурку, позволяющему расправляться с жертвами на расстоянии? Ведь чтобы убить графа, вы даже не осмелились войти к нему, потому что вам страшно было к нему прикоснуться.
— Прикоснуться к этой морщинистой падали? — истерично воскликнула госпожа Стрекоза. — К этим мерзким отвислым складкам, к этой дряблой коже, холодной, как мертвечина? Да, вы правы, я ненавижу любые прикосновения и избегаю любой близости с людьми. Откуда я знаю, какие гнусные, позорные дела вершили чужие руки, прежде чем прикоснуться к моим? Как вы думаете, хочу я ощутить на своих пальцах чьи-то сопли или, еще хуже, чьи-то срамные выделения? Нет, лишь держась ото всех на почтительном расстоянии, могу я сохранить свою цельность, свою чистоту!
— Потому-то вы и пошли на этот противоестественный брак со скопцом? — простонал мандарин, чувствуя, как в груди его образуется устрашающая пустота.
— Конечно! — ответила она с каким-то презрительным удовольствием в голосе. — От счастья, что красивая женщина выбрала его себе в мужья, этот жалкий калека готов был подчиняться любым моим требованиям, унижаться, чтобы я сопровождала его на деловые встречи. В первый же вечер я объявила ему, чтобы он и не мечтал, что я прикоснусь когда-нибудь к его жирной, рыхлой коже, которая, словно оставленный на солнце кусок сала, вечно сочится мерзким потом. Ему было дозволено любоваться мной откуда-нибудь из угла, но трогать — никогда!
Мандарин Тан прерывисто дышал, не понимая, как сможет он, истекая кровью, вступить в противоборство с этой женщиной. Однако, если он хочет одолеть ее, ему во что бы то ни стало надо подойти к ней вплотную. Упершись коленями в землю, он попытался было встать, но кровотечение окончательно лишило его сил: ноги у него подкосились, и он рухнул на землю. И тут он, совершенно беспомощный, увидел, как, выпрямившись, женщина отводит назад руку, готовясь его добить.
Сверкающий диск, сосредоточивший в себе весь небесный свет, быстро вращаясь, молнией взмыл ввысь, и мандарин с непостижимым восторгом следил за его безупречно изящной траекторией. Он знал, что госпожа Стрекоза целит ему в горло, но у него не было сил поднять руку, чтобы заслониться. Перед глазами у него промелькнула вереница безжалостных предков, которые с нескрываемым презрением взирали на своего потомка, стоявшего на коленях перед хрупкой, как стекло, женщиной. Задыхаясь от гнева, обескровленный мандарин гордо поднял голову и, не мигая, глядел на диск, несший ему неминуемую гибель.
Но тут громкий щелчок разорвал тишину, обрубив исполненную изящества траекторию. Пораженный мандарин увидел, что шелковая нить прочно перехвачена кожаным ремешком. Он обернулся: поодаль, слегка расставив ноги, стояла молодая женщина с кнутом в руке.
— Госпожа Аконит! — простонал судья.
— Поберегите силы, мандарин Тан! — властно отозвалась она.
— Ах ты, ведьма проклятая! — взорвалась госпожа Стрекоза, в ярости от того, что ее шелковая нить запуталась в плетке. — Гнусная изменница! Ты похитила у меня мою вечность!
Насмешливо улыбаясь, молодая вдова пожала широкими плечами.
— Вот как у нас разговаривают со старинными приятельницами! Не я ли принесла тебе шесть жемчужин и халцедон, о которых ты так мечтала?
Коротким движением руки она дернула кнут. Жена скопца, потеряв равновесие, едва успела высвободить свой шнурок.
— Но седьмую-то ты себе оставила! Самую крупную! Ах ты воровка!
— Одной больше, одной меньше — какая разница?
— Не прикидывайся дурочкой! Ты прекрасно знала, что самое главное — собрать вместе все талисманы, без этого — все ни к черту! Куда ты дела последнюю жемчужину?
Мандарин, пребывая на грани обморока, изо всех сил старался сохранить ясность сознания, чтобы не упустить ничего из их перепалки. Он закашлялся, отплевываясь кровью, и госпожа Аконит, быстро подойдя к нему, поставила ногу ему на грудь, чтобы прекратить кашель.
— Дай-ка вспомнить, — ответила она госпоже Стрекозе, приложив палец к щеке. — Ах да, вроде бы я истолкла ее в ступке, чтобы спасти жизнь одному знакомому иезуиту. И знаешь, лекарство прекрасно подействовало. Если хочешь, я дам тебе рецепт.
— Ты променяла мою вечную жизнь на здоровье какого-то жалкого монаха! Подумать только, а я ведь имела глупость довериться тебе! Но почему, почему же в самый последний момент ты предала меня?
— Неужели ты думаешь, я стала бы помогать тебе, если бы знала, что ты собираешься зарезать графа, как какую-нибудь свинью?
— Только не разыгрывай тут добродетель! Ты сама убила двух женщин, там, на джонке! — отрезала госпожа Стрекоза, презрительно скривив губы.
Отвечая на это, госпожа Аконит подкрепила свои слова свистом кнута:
— Женщины погибли по недосмотру моих людей, но те уже понесли должное наказание.
— Ты предпочла меня мужчине, иностранцу. Это уже слишком. А потому ты умрешь вместо этого несчастного монаха, что отнял у меня мое место среди Бессмертных!
Порывшись в рукаве, госпожа Стрекоза вытянула вперед руку, чтобы запустить очередной снаряд. Мандарин, не в силах пошевельнуться под ногой вдовы, отчетливо увидел, как на них несется металлический диск со смертоносными зубцами. Он раскрыл рот, чтобы предостеречь молодую женщину. Но та быстрее молнии уже вскинула руку и щелкнула своим хлыстом. И снова кожаный ремешок, обвившись вокруг шелкового шнурка, пресек вычерчиваемую диском дугу. Вложив всю свою ненависть в крик, госпожа Стрекоза выпустила из руки шнурок и достала из рукава новый. И снова диск взмыл в воздух, и снова он был остановлен. Лежа на земле, мандарин наблюдал за этим странным действом, что разыгрывалось над ним: госпожа Стрекоза, как гигантская паучиха, словно выпрядала смертоносные нити, чтобы метать их в своих врагов, но каждый раз путь им преграждал кнут, с удивительной быстротой разрезавший ночь. Воздух словно трещал от щелканья кожаного ремешка, чертившего в полутьме сокрушительные узоры. Ночь была наполнена белыми нитями и черными ремешками, которые сталкивались, сплетались и расплетались в смертельной схватке.
