взамен тело Эйрены.
Когда Люциан это сказал, признаться честно, Рина ненадолго задумалась.
То, что она увидела в своей голове, нельзя было назвать иначе, кроме как кровавой бойней, войной, ужасом и сплошной болью.
Жители Виталиона так безумно себя вели… Они оставляли на своем пути следы из чужой крови, такими их воспитали, таков уклад их жизни и их головы. Они привыкли, что все достигается кровью и болью. И если не ценой собственной жизни, то чужой.
Они привыкли…
Рина усмехнулась.
— А ведь какое хорошее оправдание, — сказала она, после чего рассмеялась.
Они привыкли? Привыкли, что заставляют других страдать? Неужели раз им что-то нужно, то необходимо наплевать на остальных? Какая интересная мысль!
— Малышка Рина, только не говори, что я заставил твой ум тронуться из-за всего, что ты увидела… Я бы этого не хотел, — начал было подшучивать Люциан, видя улыбку на губах девушки, но Рина его перебила:
— А с чего это я должна винить себя?
Если бы мог, Люциан опешил бы от такого вопроса.
— Тебе… их не жаль? — спросил он ее.
— Вы сказали, что поможете мне справиться с чувством вины. Но откуда же этому чувству вины взяться?
— Но ведь те люди так страдают, им так больно, и ты должна это понимать. Да и если подумать, разве должны дети нести ответственность за ошибки родителей?
Прямо сейчас все жители Виталиона страдали от жадности своего народа. Но, как Люциан и сказал, не каждый из жителей принимал участие в распитие крови иноземных людей и животных. У большинства даже предки такого не делали, но из-за выходок других они все равно вынуждены нести наказание и жить короткую жизнь, что закончится отвратительно смертельной болью.
Рина понимала это… Понимала, но не готова была мириться со своей ролью.
— Вы поэтому меня в этот мир переселили? Чтобы я жалела подобных себе? — Рина, что все еще прятала рот за рукой, усмехнулась. Ее пробрал смех. — Вы что, надо мной издеваетесь?
Пришел через тени задаваться вопросами.
— Почему это?
— Вы отправили меня в это место, ничегошеньки не объяснив. Думаете, что имеете сейчас право все так оборачивать? — Рина продолжала смеяться. — Да вы просто издеваетесь над подобными мне! Вам ведь прекрасно известно, через какой ужас я прошла в своей прошлой жизни. Вы знали, что мне знакомо понятие «смертельная боль», поэтому решили, что я сейчас все пойму и зарыдаю? Что начну жалеть жителей Виталиона?! Чтобы вы знали, не я виновата в их болезни! Не удивлюсь, если и эту болезнь создали вы! Признайтесь, это ваших рук дело? Поэтому вы теперь вмешиваетесь в судьбы жителей того мира, стоите подле Рихта и помогаете ему вершить свое «праведное» зло?!
Люциан не перебивал Рину, поэтому она продолжила. Впервые у нее появилась возможности донести до автора «Смерти шипа и змеи» свое мнение, потому она не могла остановиться. К тому же… Она и не хотела.
— Знаете что, господин… как вас там? Люциан? Так вот, господин Люциан, людьми нас делает выбор и наши поступки. Мы те, кто мы есть, не из-за того, как выглядим каким-то определенным образом. Рождение в Виталионе не дает право Рихт… То есть Мадеусу вести себя как последняя сволочь! Он не имеет право подвергать других опасности!
Рина наконец и сама это поняла.
Если подумать, Эйрена действительно могла быть злодейкой, но даже она иногда совершала праведные дела. Да, не всегда они выглядели лучшим образом, но она делала, что могла. И именно эти нелепые попытки и делали ее той, кем она была — злобной, но праведной стервой, черной вдовой. И не только Эйрена была такой. Китран, Аманда, Малик, Медея — каждый из них ежедневно делал выбор, они постоянно решали, как им следует поступить и как жить. Медея могла стать злобной мачехой. Аманда могла вести себя как капризная принцесса, раз уж ее сильнее всего обожал король Федерик. Малик мог претендовать на место Эйрены еще раньше, потому что он сын графа Адери, потому что мужчина.
Каждый из них принял в свое время решение, осознал нечто важное и выстроил в своей голове карту собственного мироустройства. Другие люди ведь тоже так делают: для кого-то важна семья, а для кого-то важнее гордость; кто-то выбирает красоту и готов для этого лишить другого человека жизни, а кто-то хочет жить, поэтому готов мириться даже с телом той, кого пытается убить эгоистичный «герой».
— Я не отдам вам тело Эйрены, — наконец решила Рина. Она тоже кое-что для себя поняла.
Она осознала, что больше не желает выставлять Эйрену злодейкой. Если ей прямо сейчас нужно отдать свою оболочку и признать, что совершила зло, то она отказывается это делать. Она не совершала ничего дурного. Она всего лишь жила. Жила, как могла! И пусть весь мир думает о ней самой и об Эйрене Де Клифф что угодно, для себя самой она уже поняла, что не хочет принимать наказание за чужие ошибки и промахи. Она — не жертвенный агнец, а живая девушка со своими мечтами. Пусть ее зовут злодейкой, но лично для себя Рина останется только собой.
— Не отдашь? Ха, думаешь, я и сам его не заберу?!
Люциан был серьезен, однако Рина после этого вопроса сощурилась, недолго подумала, но ее ответ не изменился:
— Вам ведь нужно разрешение, да? Вы должны услышать какие-то слова, чтобы ваша магия сработала. Хм, может, это потому что вы рассказчик? Неужели ваша магия — это сила слова? Интересно, из какого же это вы мира пришли, раз там властвуют такие интересные законы…
— Тц, ты ведь такая болтливая, так почему все еще не сказала нужные мне слова?
— Потому что больше не хочу вестись на слова лгунов. Думаете, сколько раз за жизнь больной человек слышал ложь? Да мне пальцев десяти рук не хватит, чтобы все такие случаи припомнить.
В этом царящем вокруг полумраке вдруг повисла гнетущая тишина. Люциан, кажется, размышлял, сама Рина тоже думала. Ей было не по себе от незнания того, где находится. Она не чувствовала явного страха или боли, как и не ощущала от Люциана злобы… Но вместе с тем ее одолевали беспокойство.
Он, этот странный божок, ведь забрал ее так не вовремя! Если сейчас Китран сойдет с ума, то точно станет опаснее той твари, которую Мадеус привел, чтобы добыть у Нагаты крови!
— Ну и чего вы молчите? — спросила Рина, когда уже устала ждать. — У меня, знаете ли, еще есть дела…
— Дела? Рина, ты не поняла? Ты уже умерла.
— Правда? Ну так
