Книга Бог Ярости - Рина Кент

Да, в первый раз, когда он не пришел в пентхаус, я проигнорировал его следующим утром, но не мог продолжать это делать, когда он извинялся и практически умолял меня встретиться с ним для наших пробежек.

Он такой чертовски очаровательный. Хотя я не стал бы говорить ему об этом вслух, иначе это его напугало бы. Он начинает нервничать, когда я обращаюсь с ним нежно вне секса.

Как будто его пугает перспектива того, что мы станем ближе, или что-то в этом роде. И при этом именно он ходит за продуктами и готовит для меня.

Я не помню, как называются все эти причудливые блюда, и уверен, что ем их не так, как надо, учитывая, как он качает головой в знак неодобрения, но вкус у них потрясающий. В этом и заключается весь смысл еды, если хотите знать мое мнение.

Каждый вечер он остается все дольше, как будто ему все труднее уходить. Он придумывает отговорки про уборку и готовку или про то, что хочет досмотреть тайну убийства, но я знаю, что это потому, что он любит меня и хочет быть со мной еще больше.

Ладно, не совсем любит. Но я ему очень нравлюсь.

Я ловлю его на том, что он улыбается моим выходкам, и теперь он делает это чаще. Улыбается, я имею в виду.

Он также больше терпит мой флирт и своевременно отвечает на мои сообщения. Мне кажется, теперь ему даже нравятся грязные переписки. Он также стал фанатом фотографий моего члена, хотя часто просит меня прекратить их отправлять.

Иногда я вижу, что он смотрит на меня с таким загадочным выражением лица, когда я смотрю его скучные фильмы.

В других случаях он смотрит на меня так, будто я инопланетянин, что обычно является сигналом к тому, что он собирается уйти. Иной раз он запирается в ванной более чем на полчаса и выходит оттуда в смятении, его истинное выражение лица скрыто за тревожным контролем, которым он так хорошо владеет.

Не помогает и то, что всякий раз, когда я спрашиваю его, все ли в порядке, он лжет сквозь зубы с фальшивой улыбкой и произносит слово, которое я ненавижу больше всего на свете. В порядке.

Он не в порядке, но я не знаю, как заставить его говорить. Если, конечно, я должен это делать, когда у нас нет отношений.

Брэн — крепость. Сколько бы я ни стучал по поверхности, она никогда не трескается. Он всегда, без сомнения, ускользает за стальные стены и закрывается от меня.

Похлопывание по плечу возвращает меня в настоящее, и я вижу, что на меня смотрит мой кузен.

— Ты думаешь о них? О мужчине? О женщине? О них обоих?

— Отвали, Килл.

— Честно говоря, я не могу представить тебя в отношениях.

— Почему, блять, нет? — огрызаюсь я.

Он делает паузу, приподнимая бровь.

— Ты слишком непостоянен. Кроме того, ты сказал, что тебе не нужен партнер. Никогда. Поскольку ты свободная душа и не хочешь быть привязанным к кому-то.

Верно. Я так и сказал.

Блять. Я совсем забыл, что не так и давно думал именно так. Что такого в Брэне, что заставляет меня хотеть привязать его к себе?

Это завоевание, верно?

Просто потому, что у меня есть его тело, но нет души, и я на грани, потому что мне нужно все.

Как только он отдаст это, я выброшу его.

Верно?

— И что? — Килл толкает меня плечом. — Кто изменил твой драгоценный свод антимоногамных правил? Можешь сказать мне. Должно быть, тебя убивает, что ты держишь все в себе.

— Ты действительно хочешь знать?

Он кивает.

Я маню его одним пальцем.

— Подойди. Это секрет.

Он подходит ближе, и я отвешиваю ему подзатыльник.

— Занимайся своим гребаным делом и не суй свой нос, куда не просят.

Мой кузен массирует пострадавшее место.

— Ты еще пожалеешь об этом.

— Прими это как расплату за все те разы, когда ты обливал меня дерьмом, — я разражаюсь злобным смехом и продолжаю идти по улице.

Килл хватает меня за руку и толкает в противоположном направлении.

— Давай сначала выпьем кофе.

— И круассаны, — я поглаживаю свой живот. — Думаешь, у них есть макаруны?

— Не думаю, — он смотрит на меня. — С каких это пор ты любишь макаруны?

— Всегда любил.

— Нет, не любил. Твоя тяга к сладкому обычно заканчивается пончиками.

Я хмыкаю, но ничего не говорю. Возможно, я начал баловать себя ими с тех пор, как Брэн однажды купил несколько штук. Я съел всю коробку за одну ночь, и у меня случилась сахарная кома.

С тех пор он прячет их от меня и оставляет только две штуки, как скупой засранец.

— Килл!

Лицо моего ворчливого кузена расплывается в редкой искренней улыбке при звуке голоса его девушки.

Она машет нам рукой, приглашая за свой столик… Боже, боже.

Мои губы кривятся в автоматической ухмылке, когда мои глаза встречаются с этими потрясающими голубыми. На долю секунды он становится похож на оленя, попавшего в свет фар, и его пальцы разжимаются, обхватывая чашку.

Это немного похоже на его выражение лица прошлой ночью, когда я прижал его к стене, как только он вышел из лифта, и трахал его там до тех пор, пока он не смог стоять.

Остынь, Коля. Господи, чувак. Мы же на людях.

Понимает ли он эту логику? Нет, потому что он дергается у меня в штанах в чистейшей манере мудака.

Я знаю, что у Брэна аллергия на то, что его называют красивым, но он такой. А еще он слишком элегантный и ухоженный. Воротник его рубашки идеально выглажен, манжеты симметрично подвернуты, а каждая прядь волос лежит на нужном месте.

Он всегда одет изысканно согласно моде и обладает безмолвной харизмой. Он может быть снизу и наслаждаться этим, но вне спальни он — помешанный на контроле. И вспыльчивый до безумия. Уверен, никто не обращает внимания на его шикарные манеры и не догадывается, что он любит грубость.

Пока Глин и Киллиан заняты пожиранием друг у друга, я пододвигаю стул и сажусь рядом с ним. Я намеренно расставляю ноги так широко, что мои бедра касаются его брюк.

Он продолжает наблюдать за мной, словно за чудом света, его губы слегка приоткрыты.

Потребность впиться в них гудит во мне, но я заставляю