мелешь, парень? Или с ума сошел? Я видел такое — как люди с ума сходили от страха.
— Нет, с ума я не сошел.
За спиной Кости раздался хруст веток. Он обернулся, пригляделся.
— Кто там?
Потом резко повернулся к нам, прорычал:
— Кто там прячется? Кто-то из твоих?
— Людей там нет, — ответил я. — Но есть настоящий хозяева этого места.
— Чего… — только и смог промолвить Костя.
Кажется, он начал понимать к чему я веду.
Он вновь обернулся. И увидел.
А потом увидели и мы.
Все это время тот самый медведь со шрамом на лице не мог выкинуть из головы то, что упустил нас. Вот и шел по следу, целенаправленно, упорно. И дошел. Настиг он нас здесь и теперь хотел только одного — наконец получить свою законную добычу.
Но на его пути встал Костя.
— Брысь! — выдохнул он, увидев зверя. — Брысь!
Костя вскинул ружье, выстрелил. Но дробь прошла выше медведя. Я понял, что это единственный момент, который у меня есть. Я схватил пистолет и направил его на Костю. Но выстрелить не успел.
Тот вдруг резко обернулся. И нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел, и я вдруг почувствовал резкий сильный толчок в живот.
Я упал на землю. Мне показалось, что меня кто-то толкнул и даже попытался встать. И лишь когда теплота растеклась по животу, понял, что случилось.
— Андрей! Уходим! — выдохнул мне в самое ухо Генка.
Я почувствовал, как меня подхватили руки и потащили. Но я продолжал наблюдать за медведем и Костей. Зверь вдруг рванул к человеку и одной рукой сбил с ног. А потом придавил его всем своим телом. Послышался жуткий хруст ломающихся костей. Костя закричал, но крик его резко оборвался. Зверь заревел. А потом стал рвать жертву на куски.
Я не смог выдержать этого жуткого зрелища и отвернулся. Хотел сказать ребятам, чтобы отпустили меня, ведь я и сам могу идти. Но не смог. Во рту пересохло, а силы куда-то утекли.
«Подстрелили!» — обожгла вдруг мысль.
Я глянул себе на живот и увидел там черное пятно. На одежде была дырка, вся пропитанная темной кровью.
— Зажми! — просипел Кинг. — Зажми рану!
Мне в руки сунули тряпку. Я положил ее на живот. Хотел зажать, но не смог — стало нестерпимо больно. Я застонал.
— Потерпи! Ты зажми рану! Зажми!
Я стиснул зубы и придавил тряпку к животу. Захотелось кричать во все горло, но я понимал, что делать этого нельзя — там, совсем недалеко, медведь жрет человека. И хватит ему этой еды минут на сорок. А потом он вполне захочет продолжить трапезу.
Еще я понял, что крови тоже нельзя течь на землю — чтобы зверь не почуял след. Поэтому я прижал тряпку сильней к ране. Показалось, что там, внутри живота, разлился кипяток. Все жгло и было нестерпимо больно.
Кинг и Генка, увидев медведя, вдруг обнаружили в себе второе дыхание и бежали теперь вприпрыжку, причем умудрялись еще и волочь меня. Я ощущал свое пятой точкой все камни и выбоины, но не жаловался. Одно только осознание того, что мы уходить все дальше от медведя заставили меня молчать и не жаловаться на судьбу.
В какой-то момент, когда очередная колдобина заставила перетряхнуть все мои внутренности, я почувствовал, что начинаю терять сознание. Белая пелена начала окружать меня, и я уже ничего не видел. Разум проваливался в этот туман, и я отчетливо понял, что сейчас умру. Мне захотелось сказать парням, чтобы бросили меня, чтобы не тратили силы. Зачем тащить труп? Но не смог даже открыть рта.
А потом я потерял сознание.
Сколько я был во тьме я не знал — время тоже утратило для меня всякое значение. Когда же сознание вновь вернулось ко мне, первое, что я почувствовал — горечь на губах. Потом понял, что мы остановились. Сквозь шум в ушах услышал разговор Кинга и Генки.
— Уверен, что это поможет?
— Должно. Обезболивающее.
— А может, дурман-травы ему этой дать?
— Какой еще дурман-травы?
Генка рассказал Кингу о наркотике, который растет здесь и который мы по незнанию заварили в чай. Он говорил то весело, смеясь, красочно пересказывая наши галлюцинации, то серьёзно и тихо, особенно в тех моментах, когда мы оказались в доме Алика.
— Давай, — наконец произнес Кинг.
— Уверен?
— Он может и не дотянуть, — совсем тихо ответил тот.
Генка ничего не ответил. Я слышал, что он куда-то отошел. А потом мне в рот засунули несколько листков.
— Андрей, давай, разжуй. Так нужно.
Я с трудом принялся мочалить растение, чувствуя, как растекается терпкой сладостью сок. И вскоре боль начала отходить.
— Пить… — прохрипел я.
Мне тут же сунули снега. Я рассосал его, открыл глаза. Стало немного легче.
— Андрюха, ты как? — спросил Генка.
— Нормально, — простонал я.
Говорить было больно. Я глянул на
