какая-то была, так и хотелось её прижать к себе и защитить от опасностей этого злого мира. Кох представил, как Анька пряталась в соломе, когда мужики из неизвестного села забивали в нескольких метрах от неё её бабку Аглаю кольями. Ссуки! Сволочи! Сашка поплотнее прижал к себе кикимору. Та ворохнулась, почмокала во сне и снова засопела, затихла.
Ночью Сашка пару раз просыпался. Казалось, что, вот, проснётся он, а рядом нет шишиги. Вообще нет её больше. Аж холодный пот пробивал.
Проснулся Сашка от ощущения пустоты. То, чего и боялся — случилось. Рядом никого не было. Паника шибанула по мозгам.
— М…
— Снег идёт. Иди сюда, дурень! Смотри красота какая! Да, иди сюда, говорю, чего мычишь. Снег выпал и сейчас идёт. Красиво как… как в сказке.
Отпустило. Сразу от голоса шишиги потеплело вовнутрях. Виктор Германович поднялся с кровати и хотел подойти к Анне, но не обнаружил тапок. Не совсем тапок, конечно. Это были валенки с полностью обрезанными голенищами. Чуни, наверное. Так не было чуней. В чунях у окна стояла кикимора. Понятно, кто первый встал — того и тапки. Пришлось, обжигаясь о холодный пол идти к ней босиком. Интересно, а сможет он тёплый пол изобрести? Трубки металлические? А давление? А насос? Не тривиальная задача. Хотя. Паровая машина уже существует. Даже паровозы уже по старушке Англии катаются. Более того, не в этом ли году Николай Павлович — Палкин начнёт делать железную дорогу из Санкт-Петербурга в… Куда там её провели в Царское село? Хотя нет, чуть позже. А вот через год или два построят отец и сын Черепановы промышленную железную дорогу с собственным паровозом.
Ну, да бог с ними, железные дороги он точно строить не будет. Но в паровозе есть котёл, который создаёт давление и там есть куча трубок, наверное. Получается — были бы деньги… Да, было бы много денег и вполне можно на систему тёплых полов в его тереме замахнуться. Осталось дело за малым. Нужно заработать деньги. А, Семён Семёныч, прежде тёплого пола нужно рассчитаться с банком. Там десять тысяч рублей основного долга… Да. Нет, в смысле. Там ведь ещё четырнадцать тысяч за Басково. Двадцать четыре тысячи рублей. Это куча денег. И не ассигнациями, а серебром. Чёрт бы их побрал все эти банки. Пока их не много.
А за окном и впрямь была красота. Праздник Покров Пресвятой Богородицы в этом году был бесснежный. Даже морось в виде дождя вместо пушистого белого снега с неба падала. И ещё уже больше недели прошло, почти конец октября, а снега нет. И, вот, выпал, наконец, и, правда, не останавливается. А продолжает сыпать, словно на небе развязал какой-то нерадивый ангел мешок. Да и отвлёкся. Забыл его назад завязать. Всё и так уже в белых шапках, а сыпет и сыпет. Стеной целой белые хлопья летят к земле.
— Красиво?
— Красиво, — Сашка обнял за худенькие плечики Анну. — Ты чего не толстеешь?
— Успею. Скажи, красиво? — Она прижалась к нему спиной.
— Красиво. Нужно будет лыжи и санки сделать. Кузьме завтра закажу. Нужно съездить к ним в Басково. Или лучше сюда позвать.
— Санки?
— Увидишь.
— Сюда зови. Я пойду, Андрюхе скажу, чтобы быстрее позвал.
— Вот, кикимора. Ты оденься сначала.
Событие шестьдесят шестое
Tout vient à point à celui qui sait attendre.
Всё приходит в своё время для тех, кто умеет ждать.
Оноре де Бальзак
Лыжи получились. Лыжи получились тяжёлые. Лыжи получились офигенно тяжёлые. Они каждая по паре кило весила, а в сумме ваще хана. Это есть, вроде, бы такая тренировка у легкоатлетов, они приделывают к ногам и рукам из свинца браслеты, и так тренируются, бегают. А потом на соревновании их снимают и налегке всякие рекорды множат. Если эти лыжи рассматривать с такой стороны, то оно конечно. Замечательные тренировочные вышли. А если прокатиться для удовольствия. То так себе удовольствие — гири на ногах носить. Плюс, у древесины, как ты качественно её не шлифуй, есть ворс и этот ворс Кузьма сделал на одной лыжине правильно. А на другой — наоборот. Навстречу движению.
Сашка надел валенки, вставил их торжественно в ременную петлю, взял в руки палки, и… шагнул. Лыжи не поехали. Это снегоступы настоящие. А не лыжи никакие.
— Не поехали? — кикимора сдвинула брови и эдак многообещающе посмотрела на ветерана Отечественной войны 1812 года. — До Парижу, говорил, доедут?
Кузьма не так чтобы уж испугался, ну не вылезет из нужника неделю, и чирей на заднице вскочит, не отравит же насмерть. Или отравит? Порчу нашлёт на естество, а он деваху молодую присмотрел среди сенных девок — льнопрядильщиц. Да, нет, не покусится на енто.
— Исправим, Вашество! — стараясь не смотреть на шишигу, перекрестился Кузьма, — Вот, истинный крест, исправлю.
— Нет.
— Как так нет, Вашество, да запросто исправим. Тут стругнём, там заузим. Тута…
— Да, погоди. Не мельтеши. Мысль есть. Смотри, Кузьма, вот их «покладёшь» ровно, и в трёх местах скрепишь поперечными дощечками. Ну, в полтора фута. М… нет. В два фута дощечки. И к ним присобачишь сидение невысокое со спинкой. И будут это сани. Чуть укороти лыжины. С ворсом уже ничего не сделать. Ты их от всей широты души вымочи. Чтобы ворс совсем дыбом встал и после этого натри воском. А потом над огнём проведи и воск камнем плоским или деревяшкой другой в лыжину вотри. Ясна мысль?
— Могём. Чего сложного-то? — покосился вновь на Анну Кузьма.
— А зачем это? — не оставила гипноз кикимора, по-прежнему давила взглядом бракодела.
— Анна, не стреляй в пианиста. Он играет, как умеет. А санки тоже замечательная вещь. Мы в них запряжём кавказскую овчарку, и она быстрее лошади повезёт. Да, Кузьма, ты там впереди саней предусмотри кольцо железное, чтобы собаку запрягать.
— Сделам, чё не сделать. А лыжи? — с чуть меньшей опаской на кикимору покосился ветеран.
— Ну, а чего… Теперь все ошибки осознал. Делай, естественно. На этих будет чуть меньше ошибок, а как двадцатую пару изладишь, то и выйдут какие нужно, — стараясь не улыбаться и сделав монгольскую рожу задумчивой «благословил» столяра на труд Сашка.
Санки получились на диво. И собака… и собак Барс тянул их с визжащей шишигой легко, даже не вспотел. Или собаки не потеют? А не — это мёртвые не потеют. Сашка
