что навлекает на свою голову некоторые неприятности. Но это ее проблемы, не мои.
— Ладно, дети. — Мама встала. — Мне пора. Стелла, если в воскресенье ты не придешь ко мне в гости, я очень расстроюсь. Этот неотесанный субъект наверняка найдет десять тысяч поводов для того, чтобы не появиться в родном доме, а вот тебя я очень жду!
— Даже не сомневайтесь, Марина Леонидовна, — прощебетала Стелла, отлепляясь от меня и подходя к ней. — Буду непременно. Вернее — будем, за это поручусь. Пусть он, если хочет, сидит на кресле как засватанный, а мы с вами попьем кофейку, поболтаем. Я еще очень хочу на детские фотографии Валеры посмотреть. У него их нет, он же как бирюк живет, а мне так интересно, так интересно!
— Хорошо. — Мама взяла руки Стелла в свои. — За тобой прислать машину или ты сама за рулем?
— Сама. — Ведьма застенчиво потупилась. — Приходится быть сильной, хотя так хочется стать слабой. Пойдемте, я вас провожу. И еще — подумайте о том, что я вам показывала в каталоге, мне кажется, именно эта прическа то что надо. Ваша природа такова, что вы выглядите невероятно молодо, и это сейчас не лесть, а мнение профессионала. Но это не значит, что не стоит природе помочь.
— Пока, мам, — произнес я. — Был рад…
— Валера, я не терплю дежурных фраз, ты же знаешь, — мама поцеловала меня в щеку. — Это дурной тон. И знаешь, сегодня у меня праздник. Я думала, что почти потеряла сына, но, похоже, имею все шансы получить дочь, а если повезет, то и внуков.
— Ох, Марина Леонидовна. — Как Стелле удалось так ловко и быстро покраснеть, я не знаю, но — удалось.
— В воскресенье жду. — Мама погрозила мне пальцем и вышла из кабинета.
Кстати — а он изрядно изменился с тех пор, как я был тут в последний раз. Вон картины на стенах появились, любимые мамины импрессионисты. Портрет Дали висит.
Вот ведь. Все Воронецкая предусмотрела. Ведьма и есть…
— И чем ты недоволен, мой милый мальчик? — поинтересовалась Стелла, когда минут через пять вернулась обратно. — Все же замечательно. Твоя родительница улыбается, впервые за довольно-таки длительный период. Кстати — ты редкостный паршивец, женишок. Так с мамой не поступают.
— Ну-ну, продолжай, — подбодрил ее я, отсалютовав стаканом с виски. Кстати, у нее в баре оказался довольно неплохой ассортимент выпивки. — Что дальше?
— Так вот — мама довольна, папа, глядишь, сменит гнев на милость, семья восстановлена. Ну, молодец я?
— Молодец. Только вот ты ведьма, Воронецкая. В чем твой изюм? Чего ради ты всю эту карусель завертела?
— Мой? — Глаза Стеллы опасно потемнели, она подошла поближе и закинула мне руки на шею. — В тебе. Знаешь, я все шутила, шутила, а потом подумала — почему бы и нет? Ты молод, симпатичен, перспективен, из хорошей, и что немаловажно, весьма зажиточной семьи. Ну по молодости и глупости психанул, но это все поправимо, все можно восстановить, включая права наследования. Опять же — за тобой Великий Полоз приглядывает, а это, знаешь, тоже веский аргумент.
— И ты решила выйти за меня замуж, — подытожил я.
— Именно, — подтвердила Стелла. — А почему нет? Тебе, милый, тоже с этого выгода немалая выйдет.
— Например?
— Я тебя не убью осенью, — лукаво улыбнулась девушка. — Разве мало? Хорошо. Все твои враги моими станут. Ты пока сам кое-как справляешься с бедами, есть такое, но надолго ли тебя хватит? А так — всегда я рядом буду. Причем не как союзница поневоле, а на идейно-практической основе. Разницу видишь?
— Становится интереснее, — проникновенно заявил я. — Что еще?
— Не наглей, Швецов, — посоветовала мне Стелла. — Не зли ведьму, не надо. Кстати — мне твоя мама понравилась. Славная женщина.
— Если хоть что-то, хоть волос с ее головы… — Я тоже обнял Воронецкую, причем очень крепко. — Знаю, что Покон запрещает родителей и детей впутывать в дрязги, но тебе, солнышко, законы не сильно писаны. Так вот…
— Да пошел ты. — Ведьма оттолкнула меня в сторону. — Все, как всегда, испортил! Тьфу! Даже замуж за тебя выходить расхотела.
— Ну нет — так нет, — развел руки в стороны я. — Экая досада!
— Да сейчас тебе «нет», — фыркнула ведьма. — По-моему будет, и не спорь даже. В чем-то ты ловок и силен, но тут тебе не вывернуться. Вопрос только в том, когда мы станем мужем и женой — до Змеиного дня или после. Нет у меня пока ответа на этот вопрос. И еще — в воскресенье ты идешь со мной.
— Не иду, — сразу же заявил я.
— Идешь.
— Не иду.
— Валера!
— Стелла, отвали. И вообще, я пришел по делу, но, чую, с тобой говорить не о чем. Чего я вообще повелся на все эти твои речи? «Я за бортом, мне конец». Кого я слушал, о чем думал, кого жалел? Еще подарок ей принес, хотел порадовать…
— Подарок? — заинтересовалась ведьма. — Какой?
— Какие, — уточнил я. — Их много. Но теперь — шиш тебе. Лучше пойду к Шлюндту, он меня более приемлемыми способами пытается охомутать.
— Он тебя пытается приручить, — посерьезнела Стелла. — Не спорю, я редкая дрянь, но тут уж извини, такова моя природа. Но я с тобой честна, по крайней мере настолько, насколько это возможно. А он при необходимости твою кровь по капле сцедит и продаст по максимально выгодной цене. Причем, как всегда, мило улыбаясь, с шуточками и прибауточками.
— Тут согласен. Ладно, убедила. — Я уселся на диванчик, где уже лежал мой рюкзак, и похлопал ладонью по колену. — Прыгай, невеста, буду тебя задаривать.
Стелла допила виски из стакана, и, к моему великому удивлению, сделала то, что я ей предложил.
— Вот, гляди. — Я развернул листочек с рисунком. — Новая цель. Это подвеска, по всему работы восемнадцатого-девятнадцатого века. Что примечательно — уже часа три с лишним прошло, как письмо к соискателям удачи отправил, а никто до сих пор не отозвался.
— Таких подвесок небось вагон и маленькая тележка, — резонно заметила ведьма. — Чего ты хотел? А это, тем более, даже не фото, а рисунок.
— Плохо, — вздохнул я. — Время идет.
— Что еще ты мне в клювике принес? — Воронецкая взъерошила мне волосы. — Ну, давай, показывай.
Я стряхнул ее с колен, раскрыл рюкзак, достал пакет, в котором лежали те вещи, которые я отнес к категории «хлам», и высыпал их на стеклянную поверхность стола.
— Ого! — вскочила на ноги Стелла. — Это красиво, Швецов. Моя доля от очередного клада? С тобой приятно иметь дело!
— Да вот еще! — осек ее я. — И не надейся, твоего тут ничего нет.
— Тогда к чему все это? —
