ответ. То были отчаянные поцелуи, с горьким привкусом разбитых надежд и острой пряностью страсти, связавшей их воедино крепкими нитями, выпутаться из которых казалось уже невозможным, ровно как и разрубать тугой узел было жаль. Хотелось продлить мучительно-сладкую агонию, яркими всполохами играющую на коже и вырывающуюся мягкими стонами из податливого рта с припухшими губами.
Эми… Эми… Эми… Вырисованное на её губах, на шее и на ключицах — его губами и языком, сильными пальцами, со стоном произнесённое на ухо так тихо, словно просил прощения за всё. Она едва оторвалась от него, восстанавливая дыхание:
— Ты думаешь, что одним поцелуем можно исправить всё, что было? Заставить забыть и откинуть в прошлое?
— Не одним. Сотней, тысячей, десятками тысяч… — в сумраке комнаты было не разобрать выражения его глаз, только голос хрипло срывался тяжёлым дыханием.
— Иногда мне кажется, что твоих поцелуев было слишком много, Максимилиан. И хотелось бы стереть со своего тела память о них.
— А мне хотелось бы оставить на тебе новые, способные перекроить рисунок прошлых.
— Это будет непросто, — прошептала Эмилия и, приподнявшись на цыпочки, прошептала ему на ухо, — но если ты хочешь… Чего ты хочешь на самом деле?
— Разве это не очевидно? Тебя. Всегда. С самого первого дня — только тебя. Целиком и полностью — в свои руки и губы. Ласкать тебя так, чтобы ты не могла произнести ни слова, но соком желания говорила бы мне «да».
Эмилия задрожала, чувствуя жар желания, зарождавшийся внизу живота, и едва слышно застонала.
— Давай уберёмся отсюда? Просто уйдём сейчас?
— Я должен завершить начатое. Я хочу закрыть эту дверь и навсегда избавиться от того, что снедает меня изнутри.
Эмилия сомкнула руки на его шее и прижалась к его губам ртом, ласково касаясь их кончиком языка.
— Уильям перепрятал бумаги… Я видела. Теперь они в сейфе, в том угловом шкафу. Забирай их скорее. И забери меня отсюда с собой.
— Ты сведешь меня с ума ещё больше, хотя я и без того болен тобой насквозь, — усмехнулся мужчина, с трудом отрывая себя от девушки.
Он скользнул тенью к шкафу, на который она указывала ему, и раскрыл дверцу. Никакого сейфа там не было. Подумав, что ошибся со створкой дверей, он распахнул вторую половину, недоуменно вглядываясь в пустоту. Раздался тихий сухой щелчок взводимого затвора. Он обернулся резко — но недостаточно быстро. Пуля, выпущенная Эмилией из револьвера, достигла своей цели. Как первая, так и вторая.
Глава 39. Итог всего
Вслед за выстрелом раздался громкий женский крик, полный отчаяния и страха, на который сбежались слуги и сам хозяин дома. Раненого Максимилиана, истекающего кровью, скрутили, в ожидании приказа хозяина. Уильям Уоррингтон с недоумением вглядывался в лицо мужчины, не понимая, что его гость делает в неположенном месте и как быть дальше.
— Джон, будь добр… вызови полисменов.
— Подождите!.. Вам известно не всё. Прошу Вас выслушать меня… Наедине, Уильям, — Эмилия вздохнула и опустила глаза, краснея.
— Хорошо. Отвести его вниз, в подвал. В одну из пустующих комнат.
Девушка кинулась к пожилому мужчине, проникновенно заглядывая ему в глаза:
— Уильям… Просто закрыть его на время будет недостаточно. Он может обманом ускользнуть прочь. Он самый настоящий дьявол. Закуйте его в кандалы и освободите от лишней… одежды. Он очень изобретателен.
— Успокойся, Эмилия, — руки Уильяма легли на плечи девушки, оглаживая их. Он привлёк девушку к своей груди, — Я и предположить не мог, что мой гость кинется обчищать кабинет. Но, дорогая, чем Вас мог так напугать обыкновенный грабитель?..
— Он не просто грабитель, Уильям… Я знала его некоторое время назад. Ужасный, страшный человек. Я хотела бы открыться перед Вами, но боюсь, что после этого Ваши доброта и симпатия ко мне иссякнут.
— Мне Вы можете рассказать абсолютно всё. Ничто не способно заставить отвернуться меня от Вас, — нежно произнёс Уильям, целуя руки девушки от запястий и продвигаясь выше…
Эмилия польщёно улыбнулась и потянула мужчину за руку. Она села в глубокое кресло, но руки не отняла. И Уильям Уоррингтон стоял рядом, вглядываясь с тревогой в красивое лицо с блестевшими от слёз глазами…
* * *
На следующий день.
— Джозеф, пленник ещё здесь? — раздался приятный женский голосок.
— А куда он денется? — довольно загоготал охранник.
— Он не пытался убежать?
— Нет, вообще тихо себя ведёт.
— Тихо? А он жив? Ты давно проверял?
Джозеф после слов девушки засомневался и после недолгих раздумий отпёр замок ключом, заходя в тесную комнатку с каменными стенами и полом. Раздался лязг кандалов.
— Живой, — довольно протянул Джозеф, — сидит и сверкает глазищами.
Джозеф запер камеру и повернулся к девушке, раздуваясь от гордости, что именно ему первым поручили столь ответственное задание — следить за грабителем, пытавшемся обчистить кабинет хозяина.
— Как скоро его заберут полисмены?
— Хозяин ничего не говорил на этот счёт, — уклончиво ответила девушка и пригубила из высокого бокала.
— Я до сих пор не могу отойти от пережитого страха, — пожаловалась она, ставя бокал вина на низенький столик охранника, — мне постоянно в каждой тени чудится грабитель…
— Теперь ему от нас никуда не деться.
— Я хотела бы подойти поближе, убедиться, что он там. Тогда бы я чувствовала себя намного спокойнее.
— Внутрь я вас запустить не могу.
— Ради всего святого, Джозеф! Как тебе в голову могло прийти подобное? Я всего лишь хочу посмотреть на него через решётку, находясь на безопасной стороне. И к нему в камеру я бы не шагнула, даже если бы мне предложили слиток золота. Ни за что!
Тот, кого назвали Джозефом, отошел в сторону, позволяя девушке приникнуть к решётке, чтобы взглянуть на пленника.
— Он сидит, как статуя. Холодно ли в камере?
— Конечно. А хозяин велел держать его почти голым, — хохотнул Джозеф, — и поделом ему.
— О да, поделом…
Девушка отошла от решётки прочь и, повеселевшая, удалилась вверх по лестнице.
— А как же..? — кричит ей вслед Джозеф и добавил немного тише, — вино…
Охранник маялся от безделья минут пять, изредка поглядывая в сторону полного, почти до самых краёв бокала с вином. Всего-то бокал, никто и не заметит, что он пил. Новая экономка так спешила удрать из затхлого подвала, что совсем забыла о бокале. Джозеф с удовольствием отпил вина: терпкое, с небольшой сладостью, так и просится, чтобы бокал осушили разом, до дна. Он закряхтел и отер остатки вина с губ, погрохотал металлическим бокалом по прутьям решетки. Просто так, от нечего делать. От скуки и безделья, которые смежают веки. Он пытался бороться со сном,
