структура нашего мира разорвется пополам. Если это произойдет, наступит хаос… сродни тому, как древние греки распахивали врата Тартара и позволяли титанам свободно странствовать.
— До этого не дойдет, — заверил ее Питер.
— Надеюсь, что нет. — Мать Уайатт поднялась с пуфа, на ходу разглаживая рубашку. Следующие слова вырвались у нее как запоздалая мысль. — Возможно, я не извиняюсь за то, что решила защитить свою семью, но мне жаль, что у тебя никогда не было никого, кто мог бы позаботиться о тебе. Мне жаль, что ты был один.
— Я был не один, — сказал Питер. — У меня были Уайатт и Джеймс.
***
Час спустя Уайатт сидела на краю кровати в комнате для гостей, только что приняв душ и переодевшись в пижаму. Волосы, все еще влажные, были расчесаны, и струились вокруг нее волнами. В руках она сжимала льняное платье цвета слоновой кости. Она чувствовала себя странно… растянутой, как ириска, ее нервы натягивались, расползались, сворачивались.
Напротив нее стоял обновленный туалетный столик, весь в голографических наклейках. На нем были разложены вещи, среди которых было письмо отца. Она решила прочесть его, как только вернулась в свою комнату, и дрожащими пальцами сорвала печать. Уайатт не знала, что там найдет. Извинения? Оправдания?
Моя дорогая Уайатт, это началось.
Мама забирает тебя сегодня, но сомневаюсь, что ты прочтешь это письмо, пока не станешь старше. Я так много хотел бы сказать, но времени мало. Вместо этого я скажу тебе вот что: В тот день, когда ты родилась, посреди зимы распустились цветы. Летние маргаритки, пробивающиеся сквозь лед. За все время моих исследований я никогда не видел ничего подобного. Я потратил всю свою жизнь, совершенствуясь в своем ремесле. Собирая крупицы волшебства везде, где только мог их найти. А потом появился ты и стала лучом надежды. Оазисом в пустыне.
Твоя мать говорит, что я не был тебе отцом. Признаю, меня сводит с ума то, к чему я стремлюсь. В своем стремлении к более глубокому пониманию я легко забываю о том, что передо мной. Прости меня за это. Мне жаль, что я не видел тебя. Мне жаль, что ты уехала.
Больше всего мне жаль, что ужасное бремя Уиллоу-Хит однажды ляжет на твои плечи. Но я знаю одно… если кто и сможет вынести это бремя, так это ты. Последняя из Уэстлоков.
Я передал для тебя кое-что на хранение. Кулон в виде полумесяца. Держи его при себе. Питер знает, что делать, когда все закончится. Он знает о его силе с рождения. Так же, как, я подозреваю, он всегда знал о твоей.
И когда с нашим наследием будет покончено, пусть оно будет забыто.
Твой отец,
Уайатт Уэстлок Второй
Она прочла письмо трижды, и ее глаза горели. Уайатт не знала, чего ждала. Письмо не отменит пятилетнего молчания, не изменит восемнадцати лет невидимости. Оно не было панацеей от всех бед, или волшебным лекарством, или голосом с того света. Это был просто лист бумаги.
Уайатт сидела неподвижно, уставившись в широкое зеркало в форме лепестка, висевшее над ее туалетным столиком. Ее отражение было призрачным, подсвеченным мерцающей стеной гирлянд над кроватью. Она выглядела рыжеволосой и изможденной. Крик вырвался из груди девушки.
От стука в дверь она чуть не лишилась чувств. В дверях стоял Питер с взъерошенными, мокрыми волосами. Он был одет в темно-синюю новую футболку и серые кроссовки марки «House Stark» — вещи, которые ее тетя купила в магазине. «Если метла подойдет», — было нацарапано у него на груди жирными золотыми буквами.
— Выглядишь нелепо, — подметила она.
— Угу. — Он склонил голову набок, изучая кружева у нее на коленях. — Что это?
— Это должно было быть мое выпускное платье, — призналась она, теребя подол с фестонами. — Но я не пошла, так что… Теперь это просто то, на что я смотрю, когда чувствую себя несчастной.
Он закрыл дверь за своей спиной. Сквозь мерцание лампочек она смогла разглядеть ледяную оценку в его взгляде.
— Ты сейчас чувствуешь себя несчастной?
— Я настоящая Офелия. — От его пристального взгляда ей стало не по себе. Опустив глаза к себе на колени, она принялась теребить нитку. — Что имела в виду моя мама, когда сказала тебе закончить это? Закончить что?
Половица скрипнула от его приближения.
— Что ты делаешь с платьем?
— Я первая спросила.
— Не увиливай от ответа.
— Это ты увиливаешь, — выпалила Уайатт в ответ и тут же почувствовала себя ребенком. Со стоном она бросила ворох ткани на матрас рядом с собой. Не было смысла хранить секреты.
— Это платье было на страже смерти в ту ночь, когда он пришел. Сначала я не была до конца уверена, но теперь, когда все это передо мной, сомнений не осталось.
Питер застыл в полушаге, переводя взгляд с нее на кучку цвета слоновой кости. Он выглядел более раздраженным, чем она когда-либо видела, словно боевой патрон, готовый взорваться от малейшего прикосновения. От внезапного напряжения ей захотелось подтянуть колени к груди, свернуться калачиком и исчезнуть.
— Сожги его, — сказал он голосом, похожим на скрежет кремня о камень.
— И что хорошего это даст? — вопрос прозвучал язвительно, хотя она этого и не хотела. — Если я чему-то и научилась, когда росла среди ясновидящих, так это тому, что от судьбы не уйдешь. Тетя Вайолет сказала, что она все еще чувствует разрыв в небе. Ты ведь понимаешь, что это значит? Это значит, что зверь пережил вдову. Это значит, что он все еще там, ждет нас. Он всегда будет ждать нас. У нас есть ожерелье. Мы можем отправить зверя обратно в небо и упокоить душу Джеймса. Он этого заслуживает.
В тишине было слышно, как Питер сглотнул.
— Уайатт, есть кое-что, что ты…
Она не дала ему возможности отговорить ее.
— Мы возвращаемся в Уиллоу-Хит. Мы оба, вместе. Что бы ни случилось, это произойдет.
Глаза Питера, обычно холодные как лед, горели в темноте голубым, как пропан. Она смотрела на него в ответ, готовая к схватке. Когда ничего не последовало, она неуклюже легла на спину. Швы туго натянулись, нервы напряглись. Над головой лениво вращался потолочный вентилятор. На кухне звякнула кастрюля.
Питер по-прежнему ничего не говорил. Мгновение спустя матрас заскрипел, застонав под дополнительным весом. С трудом открыв глаза, она все выше и выше поднимала подбородок, пока не заметила Питера в изголовье кровати. Он сидел, прислонившись к изголовью кровати, и спокойно рассматривал маленькую армию плюшевых игрушек на ее подушке.
— Иди сюда, — позвал он, как только заметил,
