— Не бойтесь, — улыбнулась им Младшая. — Я вас не трону. Мне просто ужас как интересно посмотреть на настоящий цветочный народ.
Однако на ответ она не слишком рассчитывала. Ведь цветочные эльфы, если они существовали, вряд ли понимали русский язык.
— Когда я была маленькая, я верила, что вы где-то есть, — поведала цветочному народу Анка. — Честное слово, не подумайте, что я вру. Я даже думаю, что раньше вы и вправду водились у нас, а потом вам разонравилось, да?
Младшая нашарила в траве корягу и уселась поудобнее. Ей очень хотелось повернуться налево и посмотреть на антрацитовую гладь реки. Там, у самого берега, в камышах, что-то происходило. Краешком глаза Младшая различала вращение, словно несколько полупрозрачных фигурок пританцовывали над водой. Постепенно они начали создавать новый шар: наверное, при такой геометрии им было легче общаться.
— А хотите, я вам расскажу мою самую любимую сказку? Я ее слушала в детстве и всегда плакала в середине, когда крот забирал Дюймовочку в свою нору. Зато потом я ждала, когда бабушка начнет читать про принца. Да, представляете себе, я ведь понимала, что все это сказка и никаких принцев нет, но... Ой, то есть, я не это хотела сказать! Совсем не это. Принц у вас наверняка есть, и наверняка он самый красивый, это у нас на севере никаких принцев. У нас и лето, знаете, какое короткое? Месяц прошел, и все, в августе уже вечером без куртки не выйдешь, какие уж тут цветочные народцы.
Крошечный человечек, в высоту не больше ее ладони, завис в полуметре от Анкикого лица. Она продолжала говорить на выдохе, боясь набрать воздуха в легкие и спугнуть самое большое чудо в своей жизни.
Потому что человечек был настоящим маленьким принцем. Почти таким, как тот, нарисованный в книжке про Дюймовочку. Правда, у того, который в книжке, насколько Анка помнила, в лице почти в точности повторялись туповатые черты игрушечного пластмассового Кека, а этот нисколько на дружка Барби не походил. Если его увеличить до размеров обычного человека, то получился бы сущий уродец, с коротенькими ножками, слишком мощным плечевым поясом и выпученными лягушачьими глазами, которые легко поворачивались во всех направлениях. Но все равно он был прекрасен. Он не умел говорить, но зато так выразительно слушал! За спиной у «принца» часто-часто, как у стрекозы, мелькали голубоватые жесткие крылья, а на зеленой грудке имелись целые две пары тоненьких рук, похожих на лапки. В верхней паре лапок крылатый эльф сжимал прозрачную палочку, размером со стержень от шариковой ручки. Внутри палочки как будто перекатывалась искорка, а с одного ее конца постоянно истекало в воздух сиреневое свечение.
— Как жаль, что вы не умеете разговаривать, — почти шепотом продолжала Младшая. — Но ничего, я вам все равно расскажу историю про Дюймовочку, вдруг кто-нибудь из вас ее тоже слышал? — И она вполголоса начала рассказ. Вначале несколько раз сбивалась, путалась, приплетая куски из других сказок, приукрашивая и прихорашивая полузабытых персонажей. В процессе ее рассказа к первому эльфу присоединились еще двое, тоже с волшебными, заряженными энергией палочками: эти, несомненно, были девочками, потому что ножки их не болтались свободно в тонких зеленых штанишках, а были укрыты длинными узкими юбочками. Анка, как и прежде, не смела взглянуть им прямо в глаза, она ощущала кожей лица удары легкого ветра от их крыльев: видимо, цветочных собиралось все больше и больше. Младшая закончила про Дюймовочку, переключилась на Золушку, потом на Белоснежку, ловко заменив гномов представителями цветочного народа.
В какой-то момент она отважилась оглянуться и едва не вскрикнула от восторга. Замшелая каменная стена, выкошенный луг, осока и камыш вдоль реки — все было покрыто сияющим переливчатым ковром. Цветочные лазурной бахромой висели на ветках ясеня, раскачивались на уснувших бутонах, несколько десятков их кружили в воздухе единым облачком, сцепившись нижней парой рук, а верхние расставив в воздухе, словно все они одновременно дирижировали оркестром. Анка догадывалась, что русский язык им недоступен, но не прекращала рассказ. Она чувствовала, что нужна им. Что-то очень важное исходило от нее, что-то очень нужное для крылатого народца, коли их собралось так много. Она смутно слышала, как ее зовут, ее уже искали по двору с факелами, несколько фэйри, смешно коверкая русскую речь, повторяли «Ания, отзжовиесь, гьэдьэ тьи?»
Фибо утверждал, что крылатые крайне редко подпускают к себе. Крайне редко, такие случаи занесены в Хроники Темного двора. Раз уж они собрались, значит, им интересно.
Анка набрала побольше воздуха и замахнулась на эпохальное произведение. С множеством собственных добавок, улучшений и исправлений она начала пересказывать «Щелкунчика». Гофман, несомненно, узнал бы много нового про своих литературных героев, особенно его поразили бы невероятные приключения цветочного принца и дюжины его родственников обоих полов, которые совершенно оттеснили прочих персонажей. В процессе Анка увлеклась, она так рычала и пищала, озвучивая мышиные роли, что передние ряды слушателей, облепивших травинки и кочки, попятились в темноту. Зато полянка, на которой в окружении цветочных сидела Анка, с каждой минутой освещалась все сильнее. Слабый голубой поток, исходивший раньше от мелких невзрачных цветочков, усилился светом, который давало облако сцепившихся в полете эльфов. У Анки пересохло в горле, но она, не останавливаясь, почти исступленно вела повествование о борьбе заколдованного принца и трехголового мышиного короля. Она молотила и молотила языком, ощущая сильную внутреннюю потребность поделиться с кем-то, кто бы ее выслушал. Вроде бы речь шла совсем о другом, но на самом деле, и Анке почему-то чудилось, что цветочные человечки тоже понимают это, — речь шла о ней. О ее несчастном братике, который вечно попадал в беду, и обо всех остальных, которые вроде бы хотели помочь. Они хотели помочь, они так много делали для нее, но не могли помочь в главном — найти этот треклятый Змеиный храм и построить мост, потому что каждый из них думал о себе, а построить мост можно только тогда, когда все вместе, и в одну сторону.
Цветочные взлетали десятками и соединялись нижними лапками в огромную объемную снежинку. Голубые искры соскальзывали с их крылышек, сворачивались в единый, медлительный вихрь. Прозрачные палочки в их лапках пульсировали сиреневым холодным огнем. Сфера раскручивалась все быстрее и быстрее, поднялась над наэлектризованной травой, над выкошенной вдоль стены «нейтральной полосой», в ней наметилась темная пустота, вроде кокона, и кокон этот располагался точно над Анкиной головой. Воздух звенел и вибрировал от мелькания сотен и сотен крыльев. У Анки начала вздрагивать и поднялась дыбом ее растрепанная прическа. Она успела подумать, что со сторокы, наверняка, выглядит ужаснее и тут сфера пошла на снижение.
Захватывая Младшую в самый центр.
Голубые молнии скакали, сталкивались и разбивались друг о друга. У Анки немедленно начали подрагивать сережки в ушах и заныла давнишняя пломба в нижнем зубе. В сантиметре от носа, слева направо и сверху вниз, проплывали тысячи глазок-бусинок, тысячи лапок сцепились между собой. Хаотичное, на первый взгляд, движение подчинялось невероятно сложному, красивому ритму. Уши заложило от стрекотания крыльев и нарастающего высокого гудения. Голубые молнии срывались с боков сферы, втыкались в траву, снизу понесло горелым.
