что собраны они гораздо раньше (Поджо Броччолини поступил на службу в Папскую курию в 1403 году, 23 летним юношей, и почти всю жизнь записывал любопытные истории), а во-вторых, потому что они, как нам кажется, передают самый дух того времени. Разумеется, авторы слегка изменили текст, подгоняя его под застольный разговор, но это совершенно невинные, небольшие изменения.
Крепость в Перпиньяне, где когда-то разместил свою резиденцию папа Бенедикт XIII:
Глава 19
Беседа с папой
Актеры, правьте ремесло,
Чтобы от истины ходячей
Всем стало больно и светло!
Александр Блок.
— Вы те, кого я жду? — смиренно поинтересовался скромный монашек.
— Если вы ждёте тех, кого должны проводить на встречу в его Святейшеством, то это мы, — согласился я.
Катерина только нервно кивнула.
— Следуйте за мной, господа, — поклонился монашек.
И повёл нас вокруг церкви Санта-Мария-де-Реголи, мимо одной двери, второй… и только в третью дверь он постучался. Дверь скрипнула, нас окинули быстрым и внимательным взглядом, и только после этого дверь распахнулась.
— Прошу!
Скажу честно: не ждал я таких запутанных переходов в обычной церкви! Впрочем, наш путь длился недолго.
— Сюда, прошу! — и монашек, поклонившись, словно растворился в полумраке коридора.
А мы остались перед дверью. И что? Открыть сразу? Или сперва постучать?
Я чётко и отчётливо, уверенно, стукнул два раза.
— Открыто! — откликнулись изнутри.
И я толкнул дверь.
* * *
Н-да, оказывается, есть минусы в таком быстром решении о приёме. Если бы приём был назначен, хотя бы через неделю, я бы подкараулил папу и, пусть издали, взглянул бы на него. И не был бы так ошарашен, как сейчас…
Конечно, я знал, что папа Бенедикт стар. Восемьдесят два года, простите меня, но это почтенная старость! Тем больше было моё удивление, когда я увидел перед собой плотного, крепкого, сурового, могучего мужчину. Бородатого мужчину! Да, папа был с бородой! Это так выбивалось из образа всех католических священников, виденных мой ранее, что я просто оторопел.
Папа оторвался от разбора бумаг, лежащих перед ним на небольшом столике, остро взглянул на нас внимательным взглядом и сделал приглашающий жест:
— Прошу…
— Благодарю, ваше Святейшество!
Мы с Катериной чинно сели в кресла напротив.
— Признаться, вы возбудили столько любопытства одним своим появлением, что даже не представляю, как вы собирались предпринять ваше тайное дело, — мягко улыбнулся папа, — У вас же тайная миссия? Я правильно понимаю?
— Мне довелось разговаривать с факирами и фокусниками об их ремесле, — почтительно возразил я, — Они утверждают, что для того, чтобы сделать тайное движение, нужно обязательно отвлечь внимание окружающих нарочитым явным движением! И обязательно смотреть в эту сторону самому. Тогда и остальные будут видеть только то, что вы им показываете. И не увидят скрытого.
— Ну… может быть… — слегка склонил голову к плечу папа, — Так что же за тайная миссия?
Я покрепче стиснул набалдашник трости и принялся говорить. В меру уверенно, в меру властно, в меру настойчиво. О том, что у Эдуарда Третьего, короля Англии, был такой сын, Джон Гонт, герцог Ланкастерский. Но это был третий сын, и корона ему не полагалась. А ведь, он мог бы принести пользы Англии больше, чем все остальные, вместе взятые! По крайней мере, так думал его сын, Генрих Болингброк, герцог Ланкастер, единственный наследник, потому что его братья умерли во младенчестве… Да, он задумал свержение своего деда, чтобы занять трон в обход всех своих родственников, имеющих больше прав… но ведь это на пользу страны, не так ли⁈
И вот, когда у Генриха родился первенец, разумный родитель, понимая всю опасность своего положения… так сказать, всю шаткость и неопределённость, в свете задуманного свержения деда… решил объявить ребёнка мёртвым. Благо, как раз умер ребёнок у женщины, которую планировали сделать кормилицей малыша. Быть может, Господь таким образом способствовал предприятию?..
Ребёнка кормилицы выдали за умершего малолетнего Эдуарда, а меня, настоящего Эдуарда, некоторое время выдавали за ребёнка кормилицы, так и не понадобившейся семье опального герцога Ланкастера. Но!.. Но эта же кормилица впоследствии выкармливала и других детей Генриха. И я был своим в этой семье. Я играл с ними в детские игры, хотя был на пять лет старше второго мальчика, названного по имени отца Генрихом, и на шесть лет старше следующего, Томаса. А они и не подозревали, что играют со своим родным братом!
Всё просто: если бы начались свирепствования короля Эдуарда Третьего, они могли коснуться всех, но не коснулись бы первенца рода!
Папа Бенедикт молчал…
Я продолжал о том, что когда мне было семнадцать, мой отец таки сверг своего деда и занял английский престол. Я, разумеется, к тому времени был уже в Ордене крестоносцев. Где ещё можно постичь саму суть рыцарства молодому человеку, как не в Ордене⁈ Смотрите, как удобно: юноша учится всем рыцарским наукам — раз! Юноша не будет вести распутную жизнь, которая может впоследствии быть поставлена в упрёк — два! А какие знакомства⁈ С какими великими рыцарскими, дворянскими родами? Причём это знакомства, сведённые на поле брани и скреплённые кровью, своей и чужой! Такие знакомства не чета знакомствам при дворе и не проходят бесследно — три! Ну, и понятно, что в первые годы правления, когда тут и там возникали бунты и мятежи, отец не стал объявлять о моём существовании. По той же причине: первенец должен остаться живым!
Папа молчал…
Я перевёл дух. И продолжил. Я напомнил о раздоре между Францией и Англией. О правах на корону как французов, так и англичан. После смерти Карла Четвёртого, королём Франции мог стать и его двоюродный брат, Филипп де Валуа, и его племянник, король Англии Ричард Третий. Подумаешь, что он племянник по материнской линии, но племянник же! Да, я не дурак, и понимаю, что причины раздора лежат гораздо глубже и это война за ресурсы и рынки сбыта…
Мне показалось, что папа, еле заметно, одобрительно кивнул.
Я отметил, что прошли две войны: Эдвардинская и Каролингская[1]. И если в первой войне перевес был явно за англичанами, взять хотя бы знаменитые битвы при Креси и Пуатье, то во второй войне результат явно спорный… И многие признают, что французы потрепали англичан… вот, хотя бы, в битве при Ла-Рошели, когда англичане потеряли свою эскадру кораблей…
