все правильно, — пыхнув дымком и глядя на солнце, клонящееся к закату, согласилась со мной спутница. — Точка А, точка Б… Все должно быть разумно, прагматично, рационально. Но вот какая штука, Максим: тут не Москва. Нет-нет, я понимаю, что мы тебя все этим уже задрали, но в данном случае реальность именно такова. У нас тут все работает немного по-другому, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул я. — Но железный принцип, гласящий, что у любого пути есть конечная точка, называющаяся «результат», одинаково работает везде.
— Ничего ты не понимаешь, — вздохнула Светлана, туша сигарету о край урны, стоящей рядом с лавочкой. — Ладно. Покажу на практике, это более действенно. Пошли-ка.
Она поднялась на ноги, подтянула джинсы, забавно зацепив ременные петельки пальчиками рук, а после двинулась в проход, находящийся между зданиями кафе и автосервиса, туда, где о чем-то неумолчно шумели высоченные сосны. Они почти вплотную подступали к дороге, надо было лишь вскарабкаться на невысокий горбочек.
Шагов через десять я перестал слышать дорогу, а еще шагов через двадцать, после того как споткнулся о совершенно невидимый под травой пенек и поднялся с земли, понял, что Светки тоже рядом нет. Только-только видел ее спину перед собой — и нету.
— Чего за шутки? — возмутился я, повертев головой. — Свет, не смешно.
Тишина, только гул в вершинах сосен — мерный, монотонный, однообразный, успокаивающий. И сами они словно с конвейера сошли — все одинаковые. Нет, понятно, что деревья такими и должны быть, но у нас в лесах хоть какое-то различие во флоре найти можно — одна березка кривая, другая косая, третья рядом с елкой растет. А тут, блин…
Кстати, я ведь в таком лесу, как этот, ни разу толком и не бывал. Горы, пустыни — это да. А вот тайга…
Впрочем, «тайга» — не слишком верное слово. Я знаю, что многие здесь называют то, что я сейчас созерцаю вокруг, «краснолесьем». И видит Бог, это очень верное наименование, вон какие красноватые стволы у сосен, а ветки у некоторых вообще чуть ли не оранжевые.
А чуть севернее в ходу название «парма». Оно не настолько художественно, как «краснолесье», но звучит куда мрачнее. Как булыжник в воду упал — «парма».
Я еще немного повертелся на месте, подумал о том, что еще раз орать «Светка, вернись, я все прощу» будет выглядеть смешно и глупо, да и пошел обратно к кафе.
Вернее, мне показалось, что к кафе. Показалось, потому что ни через тридцать шагов, ни через пятьдесят я его не увидел.
Выходит, шел не туда.
— Ладно, — произнес я вслух. — Не получается так, попробуем по-другому.
Увы и ах, но и верный смартфон на помощь мне не пришел. По карте, которую я видел на экране, было совершенно непонятно, куда именно мне следует направляться. Дорога была слишком рядом, где-то под боком, настолько, что только руку протяни.
Но в каком направлении? То есть надо или разворачиваться и идти обратно, или двигать вперед, чтобы в какой-то момент карта указала мне на неверность направления.
Если, конечно, к тому моменту смартфон еще будет ловить сеть, что не факт, судя по шкале. Или вообще не сядет.
Давно я себя не ощущал таким дураком.
И еще этот гул в вершинах деревьев, тот, который поначалу мне показался чуть ли не романтичным. Сейчас он стал как будто более громким, и никакого спокойствия в нем не присутствовало, скорее, была смутная угроза. Непонятная, невнятная, но весьма ощутимая.
— Не туда, — услышал я голос Метельской, а после увидел и ее саму. Она стояла в нескольких шагах от меня, прислонившись к сосне, и жевала травинку. — Если пойдешь вот так, то, если повезет, часиков через пять выйдешь к Чусовскому тракту. Или не выйдешь.
— А может и такое случиться? Что не выйду?
— Здесь — вряд ли. Город близко, сколько ни мыкайся, либо на окраины Екатеринбурга придешь, в Образцово, например, либо в Карасьеозерский. Ну или к тракту, а там уж по нему. А вот надумай я тебя поучить как раз на Чусовском — варианты уже имелись бы. С той стороны Патрушихинское болото имеется, место сильно гиблое.
— Поучить, значит, — повторил я ее слова.
— На науку не обижаются, Макс, — Светлана еле заметно усмехнулась. — Еще раз — тут не Москва. И не центральная Россия, которая обжита так, что ваши лешие в ней ютятся по углам и буханке черного хлеба радуются. Мефодьич в машине все правильно сказал — у нас не так, как у вас, понимаешь? У нас тут все как раньше. Наши лесные хозяева, как и два века назад, и три, и десять тут не приглядывают за лесом. Они здесь властвуют. Это их дом. Это их мир! И человек в него не входит, его сюда пускают, причем не за пакет с едой. И не всякого, кого впустили, после выпустят обратно. Ты вот, кстати, местному хозяину точно не глянулся.
— Почему?
— Не знаю, — развела руки в стороны женщина. — Но раз он тебе пенек под ноги сразу подсунул, а после меня укрыл, то это так. И помотал бы он тебя по своим владениям ох как хорошо! Да?
Последний вопрос она задала не мне, а кому-то другому, запрокинув голову вверх.
И, клянусь, в давящем на слух гуле деревьев я услышал невнятное «да».
— А это — лес. — Метельская обвела пространство вокруг себя рукой. — То, что для нас привычно, обычно, понятно. Что же ты хочешь от гор? Более того — от мира под ними, того, в котором человеку совсем уж не место. Так что — да, если колдун говорит, что нам там дадут подсказку, если сочтут это нужным, то так случится. Равно как и то, что мы, возможно, вообще оттуда не выберемся. Но о всяких там «надо четко представлять» и «нужна полная ясность» — забудь. Доступный максимум ясности — карты спелеологов с ориентирами, благо их в сети полно, да кое-какие устройства, способные определить местонахождение в пространстве. Да и то, думаю, только на первых порах это все пригодится, а потом… Потом все станет куда яснее. Или не станет.
— Звучит оптимистично, — вздохнул я. — А за науку — спасибо. Кажется, мне удалось понять, что именно ты хотела мне показать.
— Надеюсь, — Светлана хлопнула меня по плечу. — Ладно, пошли.
И
