мечту и не попадёт на Олимпийские игры, о которых так грезит. Я видел её, видел, как горели её глаза, когда она говорила о них. Думаешь, что сможешь с этим побороться?
Слова отца больно ранили. Я безумно боялся её потерять, и истина в его словах меня пугала. Алёна никогда не сможет забыть, из-за кого она не попала на игры. Сначала авария, теперь мой отец. Что будет с нашими чувствами по прошествии времени, будет ли ей всегда достаточно меня, без блеска побед? Я в этом сомневался. Если бы мог, увёз бы её куда-нибудь, где до нас не добрался бы мой отец, и зарабатывал бы нам на жизнь, но ведь это невозможно. Ей нужно быть в городе Н. со своим тренером.
– Ты можешь отстать от меня, какого хера ты вмешиваешься в наши жизни?
– Ты мой сын, забыл?
– Но я не твой раб.
– Всё, что я делаю, – для тебя и твоего будущего. Когда я буду в Парламенте, для нашей семьи откроются новые двери. Эта девчонка тебе только мешает, твоя задача сейчас контролировать поток товара! Дождись, когда я отсижу мандат, и у тебя будет столько денег, сколько ты захочешь, а сейчас ты мне нужен!
Мне оставалось только хвататься за голову – отцу всегда будет мало денег. Вчера он хотел отправить меня обратно в Англию, а сегодня у него на горизонте замаячила новая перспектива стать сенатором, завтра же он захочет сесть в президентское кресло. Это никогда не закончится. Он будет продолжать грабить и воровать, только уже на законных основаниях. А я между тем остаюсь лишь его марионеткой и единственным человеком, которому он доверяет свой бизнес.
И самое поганое, что отец – это бетонная стена, уверенная в своей непогрешимой правоте. Переубедить его мне никогда не удастся.
– Я жить без неё не могу, ты понять это можешь?
Отец смотрит на меня, и я читаю в его глазах – понимает.
– Твоя мать тоже любила золото больше меня, правда, твоя девушка предпочитает в виде наград, а моя предпочитала в виде украшений.
Понимает, но ему это безразлично, где-то я даже считываю его садистскую потребность увидеть и меня в агонии больной любви. Только ведь мать никого не любила, а Алёна любит, и это делает меня сильнее.
Я был не в силах разрушить препоны, которые он воздвигал. У меня не было его денег и рычагов давления, которые он имел. Сегодня я всего лишь мальчишка, который может зарабатывать, но не обладает его влиянием, только фамилией.
Последнее время Алёна была немногословной, сама не писала и редко звонила. В голову закрадывались тёмные мысли о том, что она пытается отдалиться от меня. После разговора с отцом у меня не было возможности вернуться в город Н., нужно было уладить некоторые возникшие проблемы, связанные с моим проектом с товарищами. Но каждый раз, когда звонил ей, она была будто сама не своя. У меня создавалось ощущение, что я её теряю, что она ускользает от меня, как вода из сложенных ладоней.
Если бы я был уверен в том, что мой отец не прав, в том, что она не пожалеет, что выбрала меня, возможно, я не был бы так напряжён. Пришла идея предложить ей сказать моему отцу, что между нами всё закончилось, и не видеться до Олимпиады. Не сомневаюсь, что он устроит за нами слежку, прослушку и всё что угодно, лишь бы контролировать меня. Но осталось не так много времени, его будет возможно пережить. Конечно, на слово он не поверит, но я придумаю, как его обхитрить, и стану на время послушным мальчиком.
С этой мыслью я держал путь к ней. Но зародившееся плохое предчувствие не покидало, что-то должно вот-вот случиться. Мы договорились, что как только я вернусь, то приеду сразу к ней домой. Правда, она ждёт меня только завтра, но вроде всё равно не должна оставаться на базе, когда звонил, не брала трубку, что заставляло меня сильнее давить на газ. Если отец с ней что-то сделает, убью его.
В город въехал уже ночью, жаль было её будить, но мне нужно было её сейчас увидеть, убедиться, что с ней всё в порядке.
Дверь оказалась не заперта, но я этому даже не удивился. Алёна в некоторых вопросах была совершенно беспечной. Услышал странные звуки, исходившие из её спальни, и замер. Других вариантов не было. Сердце совершало глухие удары в груди, казалось, моя кровь сгустилась, медленно стекая по жилам, и каждый шаг давался тяжелее предыдущего.
Остановился на пороге комнаты, дверь была распахнута, стучать не пришлось. На кровати Алёна, а сверху Макс. Она замирает, увидев меня, и упирается руками в его грудь, будто хочет оттолкнуть. Но это не насилие, всё было добровольно. Мой взгляд цепляется за раскинутую одежду, его и её, по комнате, смятые простыни и пачку презервативов.
Кровавая пелена опускается на глаза, мозг коротит, и мир заполоняют багряные тона. Сам не отдаю отчёт своим действиям. Стаскиваю его за шкирку с кровати, с отвращением замечая напряжённый член в презервативе, и наношу удары один за другим тому, кого другом считал. Единственным. Костяшки пальцев разбиваются, кожа лопается, и кулаки омываются его кровью. А мне всё мало. Мне хочется её убить, а не его. Как и обещал когда-то.
Его тело сползает по стене безжизненным желе из костей, превращённых в труху. Он, к сожалению, не мёртв, но без сознания. Очень медленно поворачиваюсь к ней, едва дыша. Она закуталась в одеяло и сползла на пол, зажимая лицо руками. Должно быть, ей не хочется видеть и слышать, как я избивал её, чёрт возьми, ёбаря.
Сжимаю одной пятернёй её за челюсть, так почти поднимая на ноги, и встряхиваю в ожидании, когда маленькая продажная дрянь поднимет на меня глаза. Мои пальцы в крови, и они окрашивают её белую кожу, смешиваясь со слезами, что текут по щекам. А мне так хочется услышать хоть какое-то объяснение, я, наверное, принял бы на веру любые слова, скажи она сейчас что-то банальное вроде: это не то, что ты думаешь, он меня подставил, заставил. Или как там ещё оправдываются предательницы.
Но когда она поднимает веки, я вижу в её глазах раскаяние, и оно убивает меня выстрелом в упор.
– Прости, – глухо шепчет.
Отпускаю Алёну, убирая по пальцу с её лица, зная, что больше никогда не смогу прикоснуться к ней.
22. Алёна
Спустя пять месяцев
XXIX Летние Олимпийские
