– Сука! – прошипел он, остановившись как вкопанный. – Маленькая лживая сука!
Почему она ничего не сказала ему? Почему не объяснила все как есть? Он бы помог ей, нашел бы для нее время. Нет, не нашел бы. Он лжет самому себе. Студентка? Диплом? Он указал бы ей на дверь. Вместо этого он выслушал ее, поверил ей, многому у нее научился. Да, это правда. Он узнал много нового: о психологии, о мышлении убийцы. Прочел в ее книгах. Да разве это важно? Важно то, что все пошло прахом, когда он узнал, что она обманула его.
– Сука… – Но голос уже немного смягчился, словно рука, сдавившая горло, медленно разжалась. Он сглотнул и сделал несколько глубоких вдохов. Успокойся, Джон. Что толку переживать? Какая теперь разница? Разница есть, отвечал он себе, ибо он все еще неравнодушен к ней. Или был неравнодушен. И надеялся на взаимность…
Нет, кого ты пытаешься обмануть? Посмотри на себя: тебе за сорок, у тебя лишний вес, ты так и не смог подняться выше инспектора, и если Флайт сдержит свое обещание, покатишься вниз. Ты разведен. Твоя дочь пустилась во все тяжкие. Кто-то в Лондоне, вооруженный кухонным ножом, знает, где находится Лиза. Вот где истина… Он хватался за Лизу, как утопающий хватается за соломинку. Старый дурак.
Он стоял у главного входа в здание, и его одолевали сомнения. Стоит ли теперь выяснять отношения или же пустить все на самотек, никогда ее больше не видеть? Раньше ему нравились открытые конфликты: это раззадоривало, подогревало его. Но сегодня… Пожалуй, нет.
Она поехала в Олд-Бейли на интервью с Малькольмом Чамберсом. И сейчас, должно быть, вешает ему лапшу на уши, показывает свои липовые документы, завораживает его словом «доктор». Конечно, все восхищаются Малькольмом Чамберсом. Он умен, на его стороне закон, он загребает деньги лопатой. Ребус знавал полицейских, которые ему в подметки не годились; некоторые с трудом могли досчитать до двух, не говоря уж о трех. Лиза будет очарована Чамберсом. Сначала, возможно, она будет испытывать к нему неприязнь, потом к ее неприязни примешается чувство восхищения, а потом она, чего доброго, влюбится в него. Что ж, удачи ей.
Он решил возвратиться в отдел, сказать всем «до свиданья», собрать вещи и, не мешкая, отправиться домой. Они и без него прекрасно обойдутся. Дело катится в никуда; до тех пор, пока Оборотень не нанес очередной удар. Но с другой стороны, они уже так много знают о преступлении, что, того и гляди, раскусят его, как перезрелый персик. А может, он еще успеет укусить Лизу Фрейзер. Какого дьявола она забыла в Олд-Бейли, когда ей сейчас нужно сидеть в укрытии? Ему необходимо срочно поговорить с Флайтом. Где он мотается, черт бы его побрал?
– А, черт бы вас всех побрал, – пробормотал Ребус, глубоко засовывая руки в карманы.
К нему, громко переговариваясь, направлялись два студента. В их речи звучал ярко выраженный американский акцент. Они были весьма оживлены, как, впрочем, и все студенты, обсуждающие ту или иную научную концепцию, полные решимости перевернуть мир. Они собирались войти в здание; Ребус посторонился, чтобы пропустить их, но они прошли не мимо него, а сквозь него, словно он был всего лишь тенью, какой-то нематериальной субстанцией.
– Ну, это, как его, я думаю, я ей нравлюсь, но я не уверен, что я готов к этому, как его…
Вот тебе и вся концепция, подумал Ребус. С какой стати студенты должны отличаться от всех остальных людей? С какой стати они должны думать и говорить о чем-то другом, кроме секса?
– Ага, – согласился второй.
Ребус подивился про себя, не жарко ли ему в плотной белой толстовке и еще более плотной клетчатой куртке. На улице было душновато.
– Ага, – повторил американец. Его акцент напомнил Ребусу о более мягком канадском акценте Лизы.
– Она мне сказала, – голос американца становился все тише и тише, по мере того как они удалялись в глубь здания, – что ее мать ненавидит американцев, потому что один американец чуть не изнасиловал ее во время войны. Усек?
Усек. Он уже слышал это выражение. Но где? Он засунул руку в карман пиджака и достал оттуда сложенный листок бумаги. Развернул и начал читать: Я НЕ ГОМОСЕКСУЛИСТ, УСЕКЛА? Это была фотокопия письма Оборотня.
Усек. Значит, в письме есть оборот, свойственный заокеанским соседям? Странный способ начинать послание, ничего не скажешь. Усек? Имеется в виду «я тебя предупредил», «берегись». Он начал письмо с этой фразы, рассчитывая на то, что адресат обратит на нее внимание в первую очередь. Но почему именно «усекла»?
Что они знают об Оборотне? Они подозревают, что он знаком с полицейской процедурой. Значит, либо он прежде был судим, либо сам работает в полиции. Они считают преступника мужчиной, если Джен Кроуфорд не врет. Ей показалось, он достаточно высок. В ресторане Лиза пыталась набросать психологический портрет: не любит новшеств, консервативен; большую часть времени не только кажется нормальным, он и является нормальным; и, по ее словам, представляет собой «психологически зрелую личность». И он отправил ей письмо из почтового отделения в восточной части Центрального Лондона. Не там ли это, где расположен Олд-Бейли? Он вспомнил о единственном визите в это старинное здание. Зал суда, Кенни Уоткис на галерее. Встреча с Малькольмом Чамберсом. Что же он сказал тогда Джорджу Флайту?
Флайт, мне не нравится, когда… когда меня сажает в лужу моя собственная команда… Усек… Ты усек, Джордж?
Боже правый! Все части головоломки вдруг разом встали на свои места, и нарисовалась ужасная, невероятная картина.
Ты усек, Джордж? Мне не нравится, когда меня сажает в лужу моя собственная команда.
Малькольм Чамберс учился в Штатах. Об этом ему сказал Флайт. Оказавшись на новом месте, в незнакомой обстановке, волей-неволей перенимаешь особенности разговорной речи. Ты усек? В Лондоне Ребус с трудом пытался избежать искушения заимствовать некоторые обороты речи своих собеседников. Учился в Штатах. А теперь он с Лизой Фрейзер. Со студенткой Лизой, с психологом Лизой, чье фото напечатано во всех газетах. Ты усек? Ох, Оборотень должен ее ненавидеть! Она же психолог, а ведь именно психологи объявили всему миру, что он «голубой», утверждая, что им удалось постичь его душу. Он-то был уверен, что с ним все в порядке. Но на самом деле это было не так. Иначе какая неведомая сила овладевала его разумом?
Олд-Бейли расположен в Сити. Вероятно, Оборотень был крайне раздосадован, если допустил такую ошибку, послав ей письмо с почтовым штемпелем этого района.
Это был Малькольм Чамберс. Малькольм Чамберс – Оборотень. Ребус не мог ничего объяснить, у него не было никаких доказательств, но он все равно это знал. Словно какая-то темная волна накрывала его с головой, обволакивала, душила его. Малькольм Чамберс. Человек, знающий все о полицейской процедуре, человек вне всяких подозрений, человек, чья совесть чиста как хрусталь.
Ребус бежал. Бежал по Гоуэр-стрит, надеясь, что он на правильном пути к Сити. Бежал и одновременно вертел головой в поисках такси. Наконец он заметил черную машину на углу у Британского музея. Но туда уже садились пассажиры, студенты или туристы. Жизнерадостные японцы с камерами на груди. Их было четверо: двое мужчин и две молодые женщины. Ребус сунул голову в заднее окно машины – там уже сидели двое.
