Чемпионы, – Павел почувствовал чудной разговор и попытался успокоить друга. – Но ведь все они мертвы…
– Ну-ну… – Петр снова принял благодушный вид, но вдруг встрепенулся и схватил Павла за предплечье, зашептав возбужденно: – Таких, как София, они бы и подсылали, чтобы шпионить… Чтобы следить за нами.
– Кто? – Павел, конечно же, забыл за все эти годы, что есть силы, которые противостоят им. И куда могущественнее алчных жрецов Первого Колизея.
– Со временем узнаешь и поймешь, – пробормотал Петр и больше не отвечал на вопросы, как бы Павел его ни пытал.
В остальном, не считая некоторой подозрительности Петра, три года были наполнены счастьем, покоем и созиданием. Прослышав о посланнике Верховного Бога, в регион Геры приезжали другие жители Империи. Кто-то оставался, другие не задерживались, убежденные, что новая религия ничуть не лучше прежней. Но население росло, и Храм строился. Невысокий, из белого камня, с разноцветными стеклянными окнами и росписями на стенах. А наверху сверкал крашенный в золото купол с символом новой веры – крестом.
Теперь крест объединял их всех. Это была первая и главная притча, которую Павел рассказывал новоприбывшим. Петр, будучи свидетелем событий, не любил говорить об этом, а потому доверял Павлу рассказ о том, как подлые предатели распяли сына Господа – Иешуа – на кресте, мучая и пытая его и остальных учеников. И Петр вынужден был смотреть, как умирает его друг, а ближе Иешуа никого не было у Петра. И сегодня крест – память о том, какие муки вынесли ученики Верховного Бога, чтобы принести новую веру в мир.
Каждый, кто желал следовать за Господом, омывался водой, чтобы очиститься от жизни прежней, и вешал на шею символ жизни новой и праведной – маленький деревянный крест.
Паства жила скромно и просто. Каждый прихожанин много трудился, большие дела совершались сообща, соседи помогали друг другу, и дела в регионе пошли на лад. Ко второму году строительства Храма, несмотря на большие затраты на камень и стекло, налоги для Столицы собрали уже на девятый месяц. Это было неслыханно: никогда еще не удавалось региону Геры добиться такого процветания после разрушения Игры.
Петра уважали и советовались с ним по всем вопросам даже старейшины, а Павел всегда был рядом, чтобы разделить тяжелое бремя наставника. Они погружались в хлопоты и решали проблемы, обсуждали новые проекты и писали книгу учений, расширяя версию первого года. Наставляли тех мастеров, которые прибыли издалека, чтобы приложить руку к созданию Храма Господня. Порою Павла переполняли такие счастье и мир, что он мечтал о том, чтобы время остановилось и тихие покойные минуты в компании Петра никогда не заканчивались. Здесь, окруженный всеобщим почтением и восхищением, Петр забыл о своих страхах и подозрениях, не тревожился и почти не рассматривал прозрачные кристаллы, что покоились теперь на дне старого заплечного мешка Павла. И тот мечтал, чтобы так все и оставалось. О жизни, наполненной благодатью и покоем, о службе Господу плечом к плечу с Петром – только об этом и просил Павел в своих молитвах.
5
1918–1919 годы от возведения Первого Колизея
Храм новой веры простоял всего лишь год после торжественной службы в честь открытия, когда Петр завел разговор, которого Павел всеми силами желал избежать. Наставник хотел паломничества в Столицу, к диктатору. Павел помнил, к чему привело их путешествие к Первому Колизею, и старался оттянуть этот момент как мог. Он еще не ведал, что покою и миру их новой жизни пришел конец.
Несколько месяцев ему удавалось придумывать отговорки, почему визит к диктатору стоит перенести, но Петр был упрям, а Павел слишком любил своего друга, чтобы обманывать открыто. А потому они пустились в путь. Павел молился о благополучии и здравии своего наставника, но все было зря.
Правда, беда пришла оттуда, откуда Павел совсем ее не ждал. Диктатор принял их весьма благосклонно. И, хотя выражал едва ощутимый скепсис по поводу их миссии, открытого пренебрежения не выказывал. Павел знал – о том ему поведал Петр, – что стоит им завоевать расположение диктатора, как покорится и Сенат, а затем и вся Империя.
После трапезы диктатор повел их по своей богатой вилле, и разговор, хоть и касался веры, тек легко и непринужденно, пока они не оказались в картинной галерее. Петр, что мгновение назад добродушно усмехался в густую бороду на замечание, брошенное диктатором, вдруг впился напряженным взглядом в большую картину и покачнулся.
– Кто она? – прохрипел наставник, бледнея до синевы.
Павел испугался за друга и бросил встревоженный взгляд на картину. Но там совершенно ничего особенного не было: диктатор был изображен в компании красивой темноволосой женщины, которая передавала в руки повелителю свитки.
– А-а-а, – хитро ответил диктатор. – Это наш меценат и покровительница веры – синьора Медичи. Благодаря ее помощи и содействию мы смогли укрепить позиции Молодых богов, даже после того как они покинули нас. Первые годы после разрушения Игры людей охватила паника, храмы потеряли прихожан и дарителей, в стране царил хаос. Синьора Медичи все изменила. Уж не знаю, как ей это удалось в столь короткие сроки, но она добрый друг Империи и… полагаю, ваш соперник за паству.
Диктатор хохотнул, будто удачно пошутил, но Петр никак не отреагировал. Он хватал ртом воздух, словно получил удар под дых. Павел понял, что грядет припадок, хотя обычно они сопровождались вспышками гнева, а не такими странными реакциями. Петра парализовало, обездвижило – а все из-за чего? Из-за картины, написанной неизвестным художником?
– Брат Петр, – Павел попытался привлечь внимание наставника и удалиться с достоинством. Вряд ли можно ожидать, что диктатор встанет на их сторону, если поймет, что с главой новой веры случаются страшные припадки.
Петр механически повернул голову, как кукла, которых мастерил для детей один из братьев. Павел пытался разглядеть в глазах наставника хоть искру благоразумия, но там царили тьма и хаос. Чистое безумие.
– Мне весьма неловко прерывать вашу беседу, – Павел смиренно склонил голову. – Но я чувствую себя дурно. Возможно, по пути к Столице я подхватил лихорадку.
Диктатор сделал незаметный шаг назад. Петр кивнул, но Павел не видел в его глазах хоть какого-то понимания или осознания. Его друг был далеко, не здесь.
– Мы можем возобновить нашу встречу в любое время, – диктатор сделал еще один шаг назад и спросил будто между прочим, но с прорезавшейся в голосе сталью: – Неужто вам удалось избежать карантина при въезде в город?
– Карантин был, господин, – Павел склонил голову еще ниже. – Возможно, я просто перегрелся на солнце.
– Отправлю
