Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. Всё.
Ну, еще подождали пять.
— Все, ребята, — резко поднялся Турецкий. — Будем прорываться в Россию. Вениамин, рана серьезная?
— Царапина...
— Становись за штурвал... Полный вперед.
Сотников оторвал от своей рубахи длинную полосу материи, перевязал руку. Он действовал скорей механически, нежели осмысленно. Осмыслить происшедшее было невозможно... Так глупо, так нелепо... И ради чего?
Нет, к этому никак нельзя было привыкнуть — к смерти. А уж он навидался ее за свою жизнь.
Веня шагнул было к рубке, но путь ему преградил Гладий.
— Не, — сказал он. — Мы никуда не поедем. Мы будем их ждать.
— Кого? Кого ждать? — опешил Венька. — Ты что, Вась?
— Они еще живые, — упрямо мотал головой Василий. — Они не имеют права. Это нечестно...
Александр все понял. У Василия что-то сорвалось внутри. Он был на грани истерики.
— А я хочу ехать?! Я что, по-твоему изверг?! Да я вообще лучше здесь подохну! — закричал визгливым голосом Венька. — Мне вообще на все наплевать!
Он схватил с палубы карабин и стал дубасить им по борту, пока карабин не раскололся в его руках, как игрушечный.
Это было уже коллективное помешательство. Ребята почувствовали то же, что и Александр.
Они привыкли бежать, мчаться, лететь, не останавливаясь ни на минуту. И вдруг наткнулись на стену, которую не прошибешь ни лбом, ни гранатометом. Смерть называется эта стена. Можно сколько угодно кричать и биться в слезах — смерть не отступает.
Александр зачерпнул ведром ледяной забортной воды и плеснул ею на обоих — Гладия и Сотникова.
Те на секунду замерли, а потом бессильно повалились на палубу, как-то жалобно, по-детски расплакались, обнялись, словно девчонки, и всхлипывали друг у друга на плече.
Турецкий оставил их, ушел на нос, привалился к борту. В пачке оставалась последняя сигарета. Намокла... Оставить на потом? Руки трясутся, требуют никотина. Чиркнул зажигалкой, терпкий дымок защекотал в носу. А канат так и остался в воде. Легче его обрубить...
Не было сил, не было эмоций. Только тупая боль усталости, сидящая колом в спине.
Александр докурил. Оглянулся на ребят. Те уже затихли, но все так же обнявшись сидели на палубе.
Он заставил себя оторваться от борта, нашел топор и рубанул им по канату.
Он сделал это нарочито демонстративно, он как бы показывал своим друзьям, что время сантиментов кончилось, он обрубил последний конец. Теперь надо думать о будущем, теперь надо снова двигаться, идти, бежать, мчаться, лететь...
— По местам, — сказал он глухо. — Заводи глиссер.
Ребята нехотя поднялись и пошли по своим местам. Вот и все, теперь он снова управляет командой. Хотя от команды остались всего двое...
И тут Александр услыхал тихий всплеск. Нет, это не волна, не рыба. Он бросился к противоположному борту, свесился с него по пояс и...
— А-а-а-а!.. — закричал он как-то хрипло и глухо срывающимся голосом. Это было словно заклинание и мольба, которые перерастали в надежду, в уверенность, а в конце концов в дикую, невыразимую радость.
Митяя и Игоря Степановича перенесли в кубрик, бережно уложили на топчаны, растерли их промороженные тела спиртом. Они были в шоке, их глаза безумно блуждали по лицам друзей... Из носа капитана обильно текла кровь, только спустя несколько минут ее удалось остановить... В остальном же — никаких повреждений. Целы и невредимы...
— Да, шарахнуло... — первым заговорил Митяй. Слова давались ему с невероятным трудом, он еле разжимал губы. — Но мы уже были далеко...
— Груз нашли? — Александр склонился к Митяю.
— Да... Контейнер... Тяжелый, сучара... Не поднять... Это он и рванул.
— Черт с ним, с контейнером! — радостно воскликнул Веня. — Главное, что вы живы! Мы ведь вас уже того... похоронили...
— Хорошая примета, — подал слабый голос Игорь Степанович. — Значит, покоптим еще этот свет...
— Погоди, — вдруг дошло до Турецкого. — Это контейнер взорвался?
— Контейнер, — кивнул Немой.
— А аппаратура?
— Не было, там никакой аппаратуры, — прохрипел капитан. И неясно было, от какой боли — физической или душевной.
— Что?
— Там были кирпичи...
Ребята глуповато улыбались. Капитан просто шутит. Болезненная такая шутка, дурацкая. Или оправдывается, что не сумел поднять контейнер.
— Нас всех надули, — устало закрыл глаза Немой. — Надули... Это обманка... Отвлекающий маневр... А нас использовали, как живцов... Мы должны были погибнуть, понимаете? Погибнуть...
— Да что же это за ё... твою мать? — громко матернулся Сотников, задрав голову к небу. — Что же это они нас всю дорогу трахают во все дыры?! Да что же это они за падлы такие?!
— Вот это по-нашему, по-русски, — одобрил Козлов вяло. — Я бы еще и не так сказал. Сил нет. Вообще, удавиться охота.
Турецкий изо всей силы шарахнул кулаком по железной стене рубки. Действительно, хотелось если не удавиться, то хотя бы завыть по-волчьи. Вот это — отчаяние! Вот это — тупик!
— И шо дальше? — понуро опустил голову Гладий. — Это все?
— А тебе чего еще надо? Конечно, все. Мотать отсюда... — оскалился Митяй. — Осточертело, хватит... Выходим из игры... Мы свое отработали... Прямым курсом на Владик. Сами же говорили, что топлива хватит...
Никто не стал спорить с Митяем, но все почему-то посмотрели на Игоря Степановича.
— Хотите знать мое мнение? — через тягостную паузу сказал тот.
— Да, — ответил за всех Турецкий.
— Я ведь знаю, где спрятана настоящая аппаратура...
Глава девятая «ЩУКА»
История судоходства насчитывает немногим меньше, чем история человечества вообще. С трудом научившись стоять на двух ногах и держать в руках колющие и режущие предметы, человек сразу принялся покорять морские просторы. Сначала на бревнах, потом на плотах, потом научился строить лодки и на них пускался в неизвестность. Ну а дальше парусники, галеры, огромные фрегаты и крейсеры. Потом в ход пошло железо, уголь, паровые котлы, ядерная энергия, радиоэлектроника, компьютеры, спутниковая связь и так далее. Люди перестали ориентироваться по звездам и нестись по воле ветра, теперь они точно, до минуты, до сантиметра, знают расстояние от одной точки до другой.
Словом, романтика из морских путешествий ушла, все стало скучно, размеренно, обыденно.
Но и теперь, как в те, далекие времена, есть один момент в морском путешествии, когда вся команда на какое-то короткое время становится неуправляемой, дикой от счастья. И уж на это ничто не может повлиять.
