Книга Что удивительного в благодати? - Филипп Янси

объекты защиты и нападения. Исторически христиане проявляли тенденцию отклоняться от цели. Да, мы возглавили борьбу за освобождение рабов и за гражданские права, но протестанты с не меньшим пылом выступали против католиков, против иммиграции, против масонов. Сегодня общество опасается активности христиан, учитывая ошибки, совершенные ими в прошлом.

А сегодня? Мудро ли мы выбираем поле битвы? Конечно, проблемы отношений полов и аборты, вопросы жизни и смерти в высшей степени заслуживают нашего внимания. Однако в христианских политических брошюрах обсуждается также право на ношение оружия, существование министерства образования, торговые договора, статус Панамского канала и сроки работы Конгресса. Несколько лет назад президент Национальной евангельской ассоциации в десять основных направлений политической борьбы включил «отмену налога на капитал». Слишком часто требования консервативных религиозных групп дословно совпадают с требованиями консервативных политиков и отнюдь не опираются на авторитет Бога. Как и все прочие, христиане имеют право на собственное мнение по любым вопросам. Но если мы преподносим свою позицию как особую «христианскую платформу», мы как раз и теряем почву под ногами.

В шестидесятые годы, когда зарождалось движение за равные гражданские права, евангельские христиане по большей части сидели на обочине. Многие южные церкви, вроде моей собственной, яростно противились переменам. Потом за дело взялись такие проповедники, как Билли Грэм и Орал Роберте. Некоторые евангельские деноминации только сейчас начинают диалог с «черными» церквями. Только сейчас появляются движения, который ставят расовое примирение главной своей целью.

Ральф Рид, к нашему стыду, признает, что очередная вспышка политической активности христиан была вызвана не спорами об абортах, политике апартеида в ЮАР, иных неотложных моральных проблемах. Нет, администрация Картера навлекла на себя негодование христиан в тот момент, когда поручила налоговой инспекции расследовать положение дел в частных христианских школах и проверить, не продолжается ли в них расовая сегрегация. Стоило государству перешагнуть эту черту в отношениях с церковью, как евангельские христиане вышли на баррикады.

Слишком часто в политике христиане оказываются «мудры как голуби» и «кротки как змеи», в противоположность наставлениям Иисуса. Если мы хотим внести реальный вклад в жизнь общества, нужно для начала проявить больше мудрости в принятии решений.

* * *

Третий вывод по поводу отношений между церковью и государством я заимствую у Г. К. Честертона: добрые отношения между церковью и государством полезны для государства и вредны для церкви.

Я уже предостерегал против опасности превращения церкви в «полицию нравов». Государство же всегда нуждается в полиции нравов и с готовностью воспользуется услугами церкви, если та их предложит. В 1954 году президент Эйзенхауэр объявил народу: «Наша власть бессмысленна, если она не покоится на глубокой религиозной вере — и мне все равно, какая это вера». Я долго смеялся над неуклюжим заявлением Эйзенхауэра, пока не попал в ситуацию, открывшую мне практический смысл его слов.

Я принимал участие в «Семинаре тридцати» — десяти христиан, десяти иудеев и десяти мусульман. Встреча проходила в Новом Орлеане в разгар карнавала. Мы поселились в католическом монастыре в пригороде, вдали от разнузданного празднества. Под вечер мы решили сходить во французский квартал посмотреть на карнавальную процессию. То было страшное зрелище.

Тысячи людей запрудили улицы. Нас подхватила и понесла людская волна. Мы не могли высвободиться и свернуть в сторону. Молодые женщины, свесившись с низких балкончиков, вопили: «Кому грудь! Кому грудь!» В обмен на дешевые пластмассовые бусы они соглашались снять с себя футболки, а получив украшение подороже, раздевались догола. Какие–то пьяницы поймали в толпе девочку–подростка и орали ей: «Покажи титьки!» Она отказалась. Мужчины силой сорвали с нее одежду, раздели до пояса, посадили одному из своих товарищей на плечи и продолжали лапать, как бы девочка ни кричала. Пьянство, похоть и насилие знаменитого «Марди Гра» наглядно показали нам, что происходит, когда ничто не сдерживает вожделения народа.

На следующее утро, собравшись на семинар, мы сверили впечатления. Женщины, в особенности сторонницы феминизма, было сильно потрясены. Мы поняли, что религия — все три наши религии — вносят бесценный вклад в общество. Мусульманство, христианство, иудаизм — все они помогают обществу осознать неприемлемость и даже греховность животной разнузданности. Религия определяет, что есть грех, и дает людям нравственные силы, чтобы противиться ему. Мы — «совесть нации», мы просвещаем мир в духе праведности.

Так что с государственной точки зрения Эйзенхауэр был прав: государству нужна религия, и не так уж важно — какая именно. Исламская негритянская организация «Нация ислама» очистила черное гетто от преступности. Мормоны превратили Юту в наименее криминальный штат Америки. Основатели нашего государства признавали, что демократия полагается не столько на навязанное людям устройство, сколько на добродетель свободных граждан, а потому нуждается в религиозных основах.

Несколько лет тому назад философ Гленн Тиндер опубликовал вызвавшую бурную дискуссию статью «Можем ли мы стать хорошими без помощи Бога?». Подробно разбирая все доводы «за» и «против», он пришел к отрицательному ответу. Сам по себе человек непременно скатывается к эгоизму и самоуслаждению, если только нечто высшее — любовь, агапе, как говорит Тиндер — не принуждает его думать о людях больше, чем о самом себе. Замечательно, что статья вышла в свет всего через месяц после падения Железного занавеса, краха великой попытки создать справедливое общество без Бога.

* * *

Однако мы не должны забывать и другую половину честертоновского афоризма: добрые отношения между государством и церковью могут пойти впрок государству, но они всегда вредны церкви. Вот величайшая опасность для благодати: государство, управляемое по безблагодатным законам, постепенно заглушает возвышенную весть благодати.

В своей ненасытной жажде власти государство может возомнить, что церковь станет полезнее, если взять ее под контроль. В нацистской Германии лютеране купились на посулы Гитлера восстановить общественную мораль. Многие протестантские лидеры поначалу возносили Богу хвалу за приход нацистов к власти, тем более что гитлеровцы казались единственной альтернативой коммунизму. По словам Карла Барта, церковь «чуть ли не единодушно приветствовала гитлеровский режим, с глубокой уверенностью, с наилучшими ожиданиями». Слишком поздно верующие спохватились и поняли, что в очередной раз государство соблазнило церковь.

Лучше всего церковь функционирует как сила сопротивления, как противовес всепоглощающей государственной власти. Чем более она сближается с государством, тем жиже, водянистее ее весть. Само Евангелие искажается, превращаясь в государственную религию. Аласдер Макинтайр не напрасно напоминает, что в этической системе Аристотеля добрый человек не должен проявлять участия к дурному — там нет места благодати.

Государство всегда стремится разбавить абсолютизм Иисусовых заповедей, превратить их во внешнюю мораль, что решительно противоречит Евангелию благодати. Жак Эллюль отрицает само существование некой «иудео–христианской» этики в Новом