потом только достать! Офигеть вообще! После нашей полуавтоматической «Сибири», каждая стирка с которой превращалась в эпопею и шланги на весь коридор, эта машинка была просто верхом мечтаний.
Василич её привёз, мужики-соседи по площадке помогли затащить и установить в кухне на бывшем месте маленького «Саратова», который теперь переехал в зал. Василич же нам и подключил — рукастый он мужик.
Ещё у меня хватило на микроволновку, и немножко осталось на житьё-бытьё.
Бабушка, правда, чуть не устроила электрическую дугу, поставив греться картошку в тарелке с золотой каёмочкой, и с тех пор «шайтан-машинку» немного побаивалась. Но как удобно!
А ещё в конце сентября отец со своей компаньоншей начали готовиться к смене сезонов. Одежда-обувь — дело такое. Собрались да поехали в Италию, за сапогами. И привезли мне сапожки — мама дорогая, полный восторг! Коричневые, до колена, натуральный мех — без каблука!!! Песня, а не сапоги.
В особенности после моих страшных валенок.
Так что валенки я смело отправила на дачу, мало ли — вдруг зимой поеду, буду там по сугробам лазить.
Шёл октябрь, то со слякотью и снегом, то со внезапным, почти летним теплом.
Работа моя и вечерняя учёба съедали практически всё моё время — к садику, с учётом отсутствия практического опыта, готовиться приходилось прям изо всех сил, да и по дизайну не только лекции были, почти сразу пошла практика, и домашних заданий тоже было до фига. К Вове получалось съездить хорошо если два раза за неделю, а чаще один — в субботу или в воскресенье, пообниматься, а иногда и просто у ограды постоять, как уж получалось. Скучала я по нему ужасно — а что делать? Старалась справляться как-то. Заходила к Анютке, она мне не давала в меланхолию впадать. Они, кстати, с тем свидетелем со свадьбы, Димкой, начали встречаться. Чинно-важно дружили. И у неё всё время были новости, это реально спасало от хандры.
Практически все остальные свои свободные часы я проводила за компом. Записывала, в том числе, и чу́дные Вовкины сны, которые он мне периодически по телефону рассказывал. А потом случилась неожиданная радость.
ЗАБЕГ
Позвонил мне Вовка в среду, это уж одиннадцатое октября было. Взбудораженный такой! Приехала в ИВВАИУ какая-то очень высокая Московская проверка. И ради такого случая начальство объявило внеочередные соревнования, в том числе забег на пять километров с условием: кто выиграет — увольнительная гарантирована. А чтобы перед Москвой результатами блеснуть, курсантам вместо сапог выдали кроссовки. Ну, в кроссовках-то мой как побежал! Новый рекорд училища поставил.
Так что, можно сказать, с кровью увольнительную вырвал. И на законных основаниях в воскресенье ко мне пришёл.
Почти весь этот день (и конечно же ночь) мы провели, обнимаясь. И просто, и разговаривали, и ели рядом, и книжки читали, прижавшись боками. И, конечно же, любили друг друга. Кхм, неоднократно, да.
Ни-ко-го в гости звать не стали и сами никуда не пошли. И даже гулять не выползали, тем более погода стояла промозглая.
Утром в понедельник Вова уехал в часть, сказал, чтоб я по сырости к нему не каталась, не морозилась. Пока обойдёмся телефоном.
ФИЛФАК И КОЛЕБАНИЯ
В конце октября староста Олеська позвонила и попросила забрать стипендию:
— За два месяца уж таскаю, Оля!
Нет, с моей новой работой всё стало веселее, но не в наших это традициях — пренебрегать деньгами. Всё-таки восемьдесят тысяч, прибавили нынче маленько.
По средам у меня утренних занятий не было, я и понеслась. И как специально налетела на одну из старейших наших преподавательниц! Амалия Иосифовна, маленькая и бодрая дама, вцепилась в меня, как клещ:
— Оля! Так! Давай-ка вот сюда зайдём на минутку!
Она подтолкнула меня в кабинет, вошла следом, снова высунулась — убедиться, что под дверями никто не стоит. Ну, артистка!
Амалия Иосифовна была соседкой и приятельницей моей школьной классной руководительницы, и как-то так получилось, что она проявляла ко мне некое особенное внимание. Подозреваю, что наша Антонина напела ей в уши, что я местная звезда, да уж.
Посмотрела на меня строго, как будто поверх очков:
— Оля, признайся честно: ты что, решила бросить учёбу?
Я решила ответить честно:
— Есть такая вероятность.
— Почему⁈
— Не получается у меня совмещать с работой. А кушать надо.
— Нет, это я могу понять, конечно… Но что — совсем никак?
— Думаю я, на самом деле. Но скорее — никак. Да и не моё это.
— Ну вот, снова здорово! А журфак? Материал, говорят, отличный выдала.
— Нет, тоже не моё. Ну, не моё, как ещё сказать? Материал — да. Я вам откровенно скажу, была бы возможность сделать это в Иркутске, я бы с удовольствием перевелась на лит фак. Но в Новосибирск ехать не хочу, а ближе нет. Пока думаю. Нужен ли мне перевод, куда и на каких условиях.
От этой моей тирады она откровенно загрузилась, посмотрела на меня так — отстранённо-оценивающе. Роста она была совсем невысокого, даже по сравнению с маленькой мной, поэтому смотрела слегка снизу вверх. Покивала каким-то своим мыслям.
— Я поняла, Оля. Думай! Думай хорошенько!
Не знаю, к каким таким своим выводам она пришла, но вид у неё сделался суровый и торжественный.
— Ну всё, иди, иди!
А ВОТ И ПРИГОДИЛСЯ КОНВЕРТИК
Седьмого ноября у моего папы день рождения. Мне вообще в этом отношении повезло. Папа — седьмого ноября, мама — первого мая. Вся страна ликует!
И когда он накануне с утра позвонил, я думала, честно говоря, что он напомнить хочет, ко скольки подходить, а он внезапно говорит:
— Доча, есть разговор нетелефонный. Ты сегодня дома будешь?
— Ну, до полтретьего буду, потом работа, а потом сразу учёба.
— Так-так… — он что-то прикидывал. — Жди тогда, я прямо сейчас к тебе выезжаю.
— Жду. А ч… — «что случилось?» я спросить уже не успела. Да и вообще, глупый это был порыв, сказано же: нетелефонный разговор.
Папа примчал буквально через пять минут — из дома, наверное. Поздоровался с бабушкой, кивнул на мою комнату:
— Пойдём-ка, — и дверь за нами закрыл.
— Да что случилось-то, ты расскажешь или нет? — я начала волноваться.
— Ща-а-ас всё расскажу. Ты только скажи мне сперва: деньги те не потратила?
— Да куда бы я их потратила? — удивилась я. — ты что, видишь золото-бриллианты?
— Молодец. Сколько там у тебя?
